Гарри Поттер и Принц-Полукровка

Со своих скамеек вставали в почти совершенной тишине. Во главе колонны слитеринцев Гарри заметил Слизхорна, в потрясающей мантии, длинной, изумрудно-зелёной и расшитой серебром. Он никогда не видел, чтобы профессор Росток, глава колледжа Хаффлпафф, выглядела такой опрятной, на её шляпе — ни пятнышка; а в вестибюле Гарри увидел мадам Пинс, стоящую рядом с Филчем: она — под плотной чёрной вуалью, ниспадающей до колен, он — в старомодном чёрном костюме и галстуке, пахнущих нафталином.

Когда Гарри вышел на каменные ступенки перед парадным входом, то он увидел, что все направляются к озеру. Гарри чувствовал ласковое солнечное тепло, когда они в тишине шли вслед за профессором Мак-Гонагалл к сотням стульев, составленных рядами. Между стульями был проход, в конце которого стоял мраморный стол, и все сиденья были повернуты к нему. Был просто изумительный летний день…

Половина стульев уже была занята, самой разнообразной публикой — щеголеватые и неряшливые, старые и молодые. Большинство из них было незнакомо Гарри, но кое-кого он узнал; тут были члены Ордена Феникса: Кингсли Кандальер, Хмури — Дикий Глаз, Тонкс (её волосы чудесным образом приобрёли прежний, пронзительно-розовый, цвет), Ремус Люпин, с которым Тонкс, похоже, держалась за руки, мистер и миссис Висли; Билла сопровождала Флёр, а рядом были Фред и Джордж, в куртках из чёрной драконьей кожи. Ещё там была мадам Максим, занимавшая одна два с половиной сиденья, Том, хозяин «Дырявого Котла», Арабелла Фигг, Гаррина соседка-сквиб, патлатый бас-гитарист из магической группы «Вещие сестрички», Эрни Бомбардир, водитель «Ночного Рыцаря», мадам Малкин, из платяного магазина на Диагон-аллее, и ещё несколько человек, с которыми Гарри просто доводилось встречаться, вроде бармена из «Кабаньей Головы» и ведьмы, развозившей завтраки в Хогвартском экспрессе. Замковые приведения тоже собрались тут; почти невидимых в ярком солнечном свете, их можно было заметить, только когда они двигались, неясно поблёскивая в воздухе.

Гарри, Рон, Эрмиона и Джинни уселись на стульях в конце ряда, поближе к озеру. Собравшиеся переговаривались шёпотом; казалось, что это шелестят травы, даже пение птиц было громче. Народ продолжал собираться; с внезапным порывом симпатии Гарри увидел, как Луна помогает Невиллу усесться. Они единственные из всей ДА отозвались на призыв Эрмионы в ту ночь, когда умер Дамблдор, и Гарри знал, почему: они больше всех скучали без сборов ДА… наверное, они единственные проверяли свои заколдованные монеты, в надежде, что будут ещё встречи…

Корнелиус Фадж, с печальным лицом, прошел мимо них в первые ряды. Он, как всегда, вертел в руках свой зелёный котелок. Потом Гарри увидел Риту Москиту; она держала наготове блокнот, при виде его Гарри почувствовал, как приходит в бешенство. Ещё больший всплеск бешенства вызвала в нём Долорес Амбридж, с неубедительно-горестным выражением на жабьем лице, в чёрной бархатной шляпе на кудряшках цвета железа. При виде кентавра Флоренца, одиноко, словно часовой, стоящего у самой воды, она заторопилась отыскать стул подальше.

Наконец все учителя уселись. Гарри видел, как Скримджер, серъезный и величавый, расположился в переднем ряду, рядом с профессором Мак-Гонагалл. Он задался вопросом, действительно ли Скримджеру и всем этим важным особам по-настоящему жаль, что Дамблдор покинул их. Но тут зазвучала мелодия, загадочная, неземная, и Гарри сразу отвлёкся от мыслей об этих неприятных людях. Он стал оглядываться по сторонам, не понимая, откуда доносится пение. И не он один: многие тревожно завертели головами.

— Вон там, — прошептала Джинни в ухо Гарри.

И он увидел их — в чистой зелёной, пронизанной солнцем, воде, под самой её поверхностью, жутко напоминающих Инфери: хор русалок пел песню на непонятном для Гарри языке, их бледные лица дробятся под рябью, фиолетовые волосы колышутся. От их песни волосы Гарри были готовы встать дыбом, но всё-таки неприятной она не была. Она просто и ясно говорила о потере и об отчаянии. Гарри смотрел на дикие лица певцов, у него было чувство, что они, по крайней мере, скорбят о смерти Дамблдора. Тут Джинни опять его толкнула, и он оглянулся.

По проходу между стульями медленно шёл Хагрид. Он тихо плакал, его лицо блестело от слёз, и в его руках, завернутое в фиолетовый бархат, усеянный золотыми звёздами, было — Гарри знал — тело Дамблдора. Острая боль поднялась у Гарри по горлу; на мгновение странная песня и сознание того, что тело Дамблдора было так близко, казалось, забрали всю теплоту дня. Потрясённый Рон побледнел. Крупные слёзы капали на колени Джинни и Эрмионы.