Читаем Где живет моя любовь полностью

На следующий день мы позаимствовали у Эймоса его челнок для рыбалки и вернулись к помеченному дереву. Мэгги во что бы то ни стало хотелось выяснить, откуда берутся эти голубые цветы, но наш плот был слишком большим и неуклюжим, так что подняться на нем достаточно далеко вверх по ручью было, скорее всего, невозможно. Что касалось берегов ручья, то они были низкими, заболоченными, а в наших краях ни один нормальный человек не стал бы ходить по болоту пешком. Пожалуй, только Иисус сумел бы пройти по трясине и многочисленным бочагам, каждый из которых мог поглотить с головой взрослого человека. Таковы уж эти места: можно долго идти в воде по щиколотку, потом сделать всего один шаг и оказаться на дне двадцатифутовой ямы, заполненной жидким вонючим илом. Лично я всегда считал, что у болот Сокхатчи есть свой непростой характер, поэтому без крайней нужды расхаживать по ним не сто́ит. Таинственное это было место и опасное! Еще в детстве мы с Эймосом наслышались рассказов об утонувших в трясине беглых рабах, о пропавших без следа охотниках, о спрятанном в самом сердце болот конфедератском золоте, о мятежных индейских племенах, которые жили на верхушках деревьев, и даже о скрывающихся в болотах нацистских преступниках, которые, надо полагать, приплыли туда на суперсекретной подводной лодке прямо по Сокхатчи.

Тем летом было много дождей, болото переполнилось, и лишняя вода разлилась, покрыв собой даже те участки, которые в засушливую пору считались проходимыми. Затоплены были и берега самой Сокхатчи, протекавшей по краю болот. Период половодья совпал с появлением голубых цветов, которые так заинтересовали Мэгги, и впоследствии, просидев несколько часов в городской библиотеке, она все-таки сумела выяснить, что это действительно были ирисы редкой разновидности, встречавшейся только в районах, где смешивались болотная и речная вода. Перегной, образующийся под действием дубильной кислоты, замедленные процессы окисления органических остатков, температура и невысокая скорость течения воды, поступающей из реки и из подземных источников, – вот основные факторы, которые, объединившись, стали той питательной средой, на которой взросли уникальные растения, которые мы стали называть «голубые ирисы Мэгги». Думаю, какой-нибудь университетский ученый давно придумал для них длинное латинское наименование, однако любые специалисты-ботаники с их заумной латынью были от нас слишком далеко, поэтому в обиход вошло наше название.

Да, болота окружало немало мифов и легенд, однако одно мы знали точно: никто и никогда не рубил там деревья. Даже на дрова. Благодаря этому в самом их центре сохранились деревья, которым было по триста-четыреста лет. В некоторых местах смыкающиеся древесные кроны возносились на высоту около сотни футов, и под ними даже в солнечные дни царил густой полумрак. Это был древний, совершенно нетронутый, первозданный край, где властвовали тишина и покой, но лишь немногие из местных жителей осмеливались забираться так далеко, чтобы увидеть это чудо собственными глазами. Первые миля-полторы пути по болотам способны нагнать страху на кого угодно. И только если ты женат на такой женщине, как Мэгги, которая обожает цветы и стремится узнать о них как можно больше, страх становится лишь острой приправой к мрачному своеобразию и красоте здешней природы.

Отыскав приметное дерево с привязанной к стволу веревкой, мы довольно бодро заплыли в устье ручья. Вскоре, однако, его и без того низкие берега совершенно исчезли под водой, а сам ручей превратился в едва различимый фарватер, пересекавший широкую и бесформенную лужу, затоплявшую окрестности. Через несколько сотен ярдов мы оказались со всех сторон окружены непрозрачной бурой водой, из которой торчали почерневшие от влаги древесные стволы. Толстые у комля и тонкие у вершины, они вырастали на нашем пути, словно небоскребы, созданные самой природой. Среди них было немудрено и заблудиться, к тому же пейзаж впереди лодки ничем не отличался от того, что уже остался позади, поэтому я достал прихваченный с собой компас, определил нужное направление и, осторожно отталкиваясь от топкого дна шестом, направил наш челн туда, где, как мне казалось, находились истоки нашего ручья.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пробуждение (Мартин)

Похожие книги

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза
Адам и Эвелин
Адам и Эвелин

В романе, проникнутом вечными символами и аллюзиями, один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены, как историю… грехопадения.Портной Адам, застигнутый женой врасплох со своей заказчицей, вынужденно следует за обманутой супругой на Запад и отважно пересекает еще не поднятый «железный занавес». Однако за границей свободолюбивый Адам не приживается — там ему все кажется ненастоящим, иллюзорным, ярмарочно-шутовским…В проникнутом вечными символами романе один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены как историю… грехопадения.Эта изысканно написанная история читается легко и быстро, несмотря на то что в ней множество тем и мотивов. «Адам и Эвелин» можно назвать безукоризненным романом.«Зюддойче цайтунг»

Инго Шульце

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза