Гендер в советском неофициальном искусстве

Наталья Абалакова и Анатолий Жигалов, создавшие группу «Тотарт», чтобы, по словам самих художников, «утвердить принципиально иные основания группового творчества» – принципы эгалитаризма не только в семье, но и в творчестве, наследовали европейской арт-сцене 1970-х, в особенности паре Марины Абрамович и Улая. Критическое отношение Абалаковой и Жигалова к самой институции неофициального советского искусства, а не только к проблемам взаимодействия женщины и мужчины в «пространстве вечности», критика иерархий, авторитетов привели к попыткам выработать художественный язык, сочетающий в себе особую парную образность и критический потенциал. Перформансы группы представляют сегодня интерес для зрителя и исследователя не только с точки зрения гендера, но в первую очередь как направление концептуального искусства, последовательно развивающее критику институции. Можно сказать, что в этом же направлении в 1980‐е работали и такие художники, как группа «Мухомор», Юрий Альберт, Вадим Захаров, инспекция «Медицинская герменевтика».

Елена Елагина и Игорь Макаревич могут представлять третий и особенный тип, сформировавшийся уже на границе распада неофициального круга во время перестройки. В их творчестве образ «праматери» действительно занимает особое место, но этот образ лишен социально-критического потенциала, напротив, он иронически деконструирует мир советского мифа: мир, которого не существовало, но который оказывал огромное влияние на всю советскую реальность. Некоторое социальные и гендерные коннотации творчества Елагиной и Макаревича, считываемые мною сегодня, не принципиальны для самих авторов, их куда больше занимает развитие самой сути современного искусства, поиск его истоков, работа с его историей и сплетение с их собственной мифологической системой.

Однако, как мы видим, проблематизации и презентации реального повседневного гендерного конфликта своей эпохи, отмеченного многими социологами, не осуществила ни одна из перечисленных пар. Можно сказать, что именно в этой непроговариваемости, пограничности и неопределимости советского гендерного порядка заключалась его главная особенность.

Приложение

Интервью с Иосифом Бакштейном

Олеся Авраменко: Иосиф, насколько я знаю, в 1985 году вы защитили диссертацию в Институте социологии. Пожалуйста, расскажите: о чем вы писали, чем вы занимались?

Иосиф Бакштейн:

Я был социологом, занимался проблемами городской инфраструктуры.

ОА: Существовало ли в 1985 году в советской социологии такое понятие, как гендер, осмыслялся ли этот круг проблем?

ИБ: Я не могу сказать точно, но в социологических кругах тогда была довольно либеральная атмосфера, поэтому были коллеги, которые интересовались этими вопросами.

ОА: В своей книге «Коммунальный постмодернизм» Виктор Тупицын опубликовал статью «Если бы я был женщиной». Там он анализирует положение женщин-художниц круга МКШ и нового постсоветского пространства и утверждает, что не только мужчины не осознавали того, что дискриминировали женщин, но и сами женщины не считывали эти отношения как дискриминацию. Так ли это, на ваш взгляд?

ИБ: Да, я с этим полностью согласен. Потому что государственная советская идеология была довольно либеральна по отношению к женщинам, и женщина в идеологии занимала важное место, хотя в практическом смысле это было совершенно мужское общество, в котором все решалось с позиции силы.

В МКШ были более либеральные отношения, хотя центральными фигурами в нем по-прежнему оставались мужчины. Единственная, кто выделялся, была моя бывшая жена Ирина Нахова, и еще была Елена Елагина. В основном же он состоял из мужчин, это Илья Кабаков, Эрик Булатов, Андрей Монастырский и другие.

ОА: Вы были активным собеседником Андрея Монастырского в сборниках МАНИ и вообще активным автором сборников. Расскажите о вашем участии – в то время оно воспринималось как архивная или художественная деятельность?

ИБ: 

На мой взгляд, у каждого из нас была собственная задача в рамках работы над этим сборником, поэтому Монастырский имеет полное право считать это собственным художественным проектом, наверное, для него так и было. Меня лично интересовала познавательная, научная составляющая и в том числе для того, чтобы лучше понимать как устроен художественный мир, то есть моя позиция была скорее исследовательской.

ОА: Осознавали ли вы, что в МАНИ от лица экспертов- теоретиков выступают всегда одни и те же персонажи: Сергей Ануфриев, вы, Юрий Лейдерман, Илья Кабаков, Андрей Монастырский, иногда Владимир Сорокин?

ИБ: Это не обсуждалось под таким углом, феминизм еще не получил тогда достаточного развития в художественной среде, поэтому это не осознавалось.

ОА: Я не могу найти никаких следов Елены Модель, которая указана как соавтор в вашем диалоге с Андреем Монастырским, она вообще реальный человек?

ИБ: Нет, это вымышленный персонаж.