Гендер в советском неофициальном искусстве

ОА: Замечали ли вы, что в папках МАНИ нет текстов женщин-художниц. Исключение – Ирина Нахова (с авторским текстом к инсталляции «Комнаты»), Сабина Хэнсген (только фотографии), Мария Чуйкова как упоминание в рассказе Сергея Ануфриева, Людмила Скрипкина как имя в атрибуции работы и Наталья Абалакова как единственный соавтор текста. В большом блоке, посвященном инсталляциям «Комнаты» Ирины Наховой, авторскому тексту художницы отдано около 4 страниц, я прошу прощения за социологический метод под названием «подсчет страниц», но далее в течение 40 страниц следуют ваши интервью со зрителями-мужчинами и эссе «Проблемы интенсивного художественного пространства». Почему не было диалога с самой Ириной Наховой?

ИБ: Она была очень яркой фигурой, занимавшей и без того одно из центральных мест, и тогда мы были мужем и женой, поэтому решили, что так будет проще.

ОА: То есть сосредоточиться только на художественной части, избежав дискурсивной?

ИБ: Да.

ОА: 

Неучастие женщин в дискурсе МКШ для меня на сегодняшний день осознается как статистика, то есть в среде МКШ было много прекрасных художниц, и женщины наравне с мужчинами участвовали в художественной деятельности, но не в дискурсивной. Как вам кажется, это ситуативность или статистика?

ИБ: Думаю, это ситуативность.

ОА: То есть это объяснялось просто отсутствием у женщин теоретических амбиций и у каждой были собственные на это причины?

ИБ: Да, именно. И Ирина Нахова, и Наталья Абалакова были в нашей среде очень влиятельными и важными фигурами, разумеется, с ними считались и их очень уважали.

ОА: Была ли у вас в 1980‐е информация о современном западном искусстве?

ИБ: 

Была, но очень фрагментарная. У нас, например, было довольно исключительное обстоятельство в виде знакомых иностранцев, поэтому, благодаря им, нам часто доставались книги и журналы. Однако это было почти шпионской деятельностью, они не могли звонить нам даже из своих гостиничных номеров, поэтому бегали по городу в поисках телефонов-автоматов и договаривались с нами о встречах. Эти связи нельзя было афишировать.

ОА: Скажите, мелькали ли в ваших обсуждениях западного искусства феминистские работы – Вали Экспорт, Марины Абрамович, Джуди Чикаго?

ИБ: Эти работы обсуждались, но без акцента на феминистском аспекте. Это не было первостепенно значимым.

ОА: В таком случае, обсуждались ли похожие возможности советских женщин?

ИБ: Нет. Официальная советская идеология и так была очень сильно ориентирована на женщин, даже депутаты верховного совета были женщинами…

ОА: 

Мы снова говорим о государственной политике, а некоторые художники в своих мемуарах подчеркивают, что государственная эмансипация внутри подпольной культуры отвергалась как скомпрометированная государством.

ИБ: Я бы так не сказал. Просто по факту ключевые позиции все равно принадлежали мужчинам, женщин было очень мало, Ирина Нахова и Наталья Абалакова.

ОА: Мне кажется, что женщин было все же больше, чем только Ирина Нахова и Наталья Абалакова, ведь были Мария Константинова, Надежда Столповская, Вера Митурич-Хлебникова, Симона Сохранская, Мария Чуйкова, Ольга Зиангирова, то есть список был гораздо шире, но зафиксировались в дискурсе только небольшое количество фигур, в отличие от мужчин…

Например, Никита Алексеев, видит определенное разделение труда в том, что мужчины занимались теорией, а женщины практикой искусства.

ИБ: Мне кажется, это его частная точка зрения. В искусстве было много разнонаправленных векторов, не было никакого предопределения, распределения, все было достаточно демократично.

ОА: 

Существовали ли в 1980‐x женские техники – вышивание, шитье, вязание?

ИБ: Нет, в 1980‐е этого не было. Я могу вспомнить только, что работы Ирины Наховой тогда произвели на меня колоссальное впечатление.

Нас познакомил Леонид Бажанов, который жил с ней в одном доме, он на втором, а Ира на четвертом. Тогда еще не было телефонов, и мы просто поднялись к ней в гости, и меня поразила ее живопись, эти картины были очень сильными и выполненными в совершенно уникальной стилистике – и не фигуративной и не абстрактной, я до сих пор их помню. Они показались мне очень женскими, и для того времени это было очень эффектно.

ОА: Скажите, пожалуйста, а были ли женщины среди зрителей «Комнаты № 2» и почему с ними нет интервью?

ИБ: К сожалению, я не помню, может быть, они и были, но вообще женщин в нашем кругу было не так много, часто это были жены художников, а самостоятельных фигур было очень мало, поэтому, наверное, не было возможности брать у них интервью.

ОА: О соавторстве – сегодня я посмотрела список ваших выставок и нашла много работ с сокураторами, то есть среди кураторов числились вы и, например, Елена Елагина или Гия Абрамишвили.

ИБ: Это было не совсем соавторство, а скорее просто дружеские отношения. Мы все дружили, очень хорошо знали и понимали друг друга, поэтому было удобно иногда делать что-то вместе.