Гендер в советском неофициальном искусстве

ИН: Собственного экземпляра сборника у меня нет, но насколько я помню, обсуждалась только вторая «Комната», и это была инициатива Иосифа Бакштейна, он записывал впечатления зрителей инсталляции на диктофон и позже транскрибировал это в текстовые интервью. Обсуждения других «Комнат» не было. Почему это пришло ему в голову и каковы были его амбиции по этому поводу – мне неизвестно, но об этом можно спросить его самого. Тем не менее, это важная документация того, что происходило. А выбор мужского круга, это выбор лично Иосифа, их мнения, очевидно, были для него ценны и интересны, а тот факт, что все они мужчины, я могу объяснить лишь тем, что это было действительно очень патриархатное общество, и осталось таким до сих пор.

ОА: Осознавался ли вами текст как вершина концептуального искусства и одновременно как средство фиксации дискурса? Я поясню, речь о том, что художественное произведение ценно не только само по себе, но в том числе его ценность повышается в зависимости от количества написанного или сказанного о нем.

ИН: 

Разговорный жанр действительно доминировал в кругу МКШ, но я не участвовала в этом, поскольку себя я никогда не причисляла к этому кругу и старалась стоять вне этих рамок. Андрей Монастырский и лица, к нему примыкающие, хотя началось это все с Ильи Кабакова в 1970-х, часто собирались и обсуждали художественные события. В 1970–1980‐x на эти встречи приглашались философы или литературоведы, которые читали лекции. В нашем художественном мире всегда доминировала великая русская литература, и дискурс был по преимуществу вербальный. Вербальное осмысление происходящего в то время было наиболее легким и точным способом рефлексии. Я не могу сказать, что я этим интересовалась, иногда я писала что-либо исключительно для себя, но в производстве текстов я не принимала участия.

ОА: Вы почти ответили и на мой следующий вопрос, потому что мне всегда было интересно, почему женщины не писали текстов. Особенно учитывая, что текст был наиболее распространенной формой закрепления себя в дискурсе и в иерархии.

ИН: Я думаю, что этот интерес был бессознательным. Мне кажется, что если бы вы спросили об этом Андрея Монастырского или кого-то другого из этого круга в конце 1970‐x и в 1980‐е годы, не думаю, что они могли бы четко сформулировать, почему они это делают. Я не думаю, что мгновенный ответ был бы «Этим я ввожу себя в дискурс», скорее речь шла о документации происходящего.

ОА: 

Или некая внутренняя потребность осмысления…

ИН: Скорее все же документация, ведь не было специального усилия для того, что закрепить себя в чем-то. Хотя сейчас я думаю, что те же действия производятся абсолютно осознанно.

ОА: Более того, Андрей Монастырский это подтверждает.

ИН: 

Кстати, Наталья Абалакова всегда писала тексты.

ОА: Да, это единственная женщина из круга МКШ, которая не только писала, но и публиковалась в соавторстве с Анатолием Жигаловым. Был ли у вас какой-то интерес к соавторству, например, с Андреем Монастырским? Была ли в этом внутренняя потребность.

ИН: Нет, такой потребности никогда не было.

ОА: 

Насколько я понимаю, представления о современном искусстве в 1970–1980‐е годы в Москве были у многих разные. Никита Алексеев, например, говорит, что он знал о современном западном искусстве, но почти ничего о русском авангарде. Андрей Монастырский говорит о том, что он был в курсе событий на Западе и все время следил за развитием западного искусства, чтобы не повторять уже сделанное. Что касается вас, видели ли вы какие-то феминистские произведения? Вали Экспорт, Джину Пейн, Джуди Чикаго и других?

ИН: В нашем сообществе вообще очень мало людей имело доступ к западным журналам. Я не могу сказать, что меня это не интересовало, но у меня практически не было доступа. И из того, что я помню, в 1970‐е годы этого доступа не было ни у Монастырского, ни у Алексеева. Может быть, он возник позже, может быть, они скрывали эти журналы от остальных, но имен художниц, которые вы назвали, просто не существовало для нас в то время. Можно говорить лишь о Йозефе Бойсе, Марселе Дюшане. Для меня все кончалось этими именами в силу отсутствия доступа. Через журналы, которые продавались в магазине «Дружба» на улице Горького, вроде «Vytvarne umeni» или других чешских или польских журналов по дизайну, случайно прорывались какие-то имена, статьи или картинки из современного западного искусства. Это единственное, что на моей памяти проскакивало через железный занавес.

ОА: В таком случае вопрос «Обсуждалось ли в вашем кругу феминистское искусство?», очевидно, не очень актуален?

ИН: Абсолютно неактуален.

ОА: А слышали ли вы в целом о западном феминизме, например, по радиостанции «Голос Америки»?