Гендер в советском неофициальном искусстве

ЕЕ: Абалакова много пишет и Нахова тоже.

ОА: Например, Никита Алексеев приводит в своим интервью аналогию с разделением труда: мужчины – теоретики, женщины – художники, которые не участвуют в текстовой деятельности.

ЕЕ: Но некоторые все же участвуют…

ИМ: Вообще можно согласиться с Никитой.

ОА: Я буквально сегодня закончила читать «Дневник Борисова» и мне кажется, что это литература очень высокого уровня, просто потрясающая. И я хотела спросить вас, Игорь, когда этот проект начался? Когда вы начали писать?

ИМ: Этот проект достаточно длительный. Я начал его в 1996 году, написав небольшой поэтический текст, просто как пояснение к фотографиям для своей выставки в галерее «XL», он получился очень легко и можно сказать, что удачно. Он занимал не более полстраницы. Постепенно мне захотелось продолжить эту историю. Я решил использовать свою юношескую писанину, которая на расстоянии казалась мне более или менее интересной, но, когда я стал разбирать ее и пробовать пристроить к проекту, оказалось, что это совершенно невозможно. Поэтому в 1998 году мне пришлось написать эти дневники, точнее отрывки дневников. Тексты, фотографии, коллажи и объекты – все это получило общее название «HOMO LIGNUM» (Человек деревянный) и послужило материалом для проведения многочисленных выставок. Этот проект жив до сих пор, и в 2014 году меня пригласили в Петербург, в галерею «NAVICULA ARTIS», сделать очередную выставку. Тогда я написал последнюю часть дневника, которая имеет название «История шкафа».

ОА: А в 1970–1980‐е вы писали тексты?

ИМ: Нет, только в 1960-е.

ОА: Та самая поэтическая юность?

ИМ: Да.

ОА: Елена, а вы?

ЕЕ: Я тоже писала в 1960-е, в начале 1970-х, у меня были и текстовые работы, но полудетские. А потом нет, текст скорее стал вписываться в работы.

ОА: На мой взгляд, именно в 1980‐x начала происходить фиксация дискурса, то есть текст и нарратив стал играть самостоятельную и самодовлеющую роль, порой даже более важную, чем художественные работы. Осознавался ли вами текст в качестве средства фиксации дискурса?

ЕЕ: Да, это в том числе было частью программы «Коллективных действий», там текст играл очень важную роль, описание акций, рассказы участников – все это было важной составляющей частью нашей деятельности.

ОА: Но свои тексты вам не было интересно производить?

ЕЕ: Нет.

ИМ:

Я согласен.

ОА: А когда вам пришла идея работать вместе в качестве соавторов?

ЕЕ: Это, пожалуй, на «Рыбной выставке» произошло, да?

ИМ: Какое-то время мы зарабатывали деньги в монументальном искусстве, и творческое общение и совместная работа между нами всегда происходили. И в 1990 году нам пришла в голову идея сделать совместный теоретический проект «Закрытая рыбная выставка», и с этого времени мы периодически делаем совместные проекты.

ОА: Вам не приходило в голову придумать название собственной группе? Была ведь такая тенденция.

ЕЕ: Нет, у нас такой идеи не возникало.

ИМ: Нет.

ОА: То есть в вашем совместном творчестве вы все равно остаетесь индивидуальностями?

ЕЕ: Да, группой мы никогда не были…

ИМ: Это даже вызывает некоторое раздражение. Нам вполне достаточно было быть в составе «Коллективных действий». Поэтому собственной группы из двух человек нам никогда не хотелось образовывать.

ОА: То есть вас можно назвать максимум творческим дуэтом или творческой парой?

ИМ: Да, ведь прелесть в том, что иногда мы работаем совместно, а иногда индивидуально, поэтому образование группы могло бы быть сковывающим фактором.

ЕЕ: У нас никогда не было такого желания.

ОА: В сборнике «Динамические пары» в интервью Милене Орловой вы говорите о том, что в вашем союзе присутствует патриархальность. При этом по интервью мне так совершенно не показалось, вы не могли бы пояснить, что подразумевали под «патриархальностью»?

ИМ: Сейчас я уже и не помню…

ЕЕ: И я тоже не помню.

ИМ: Тогда, наверное, подразумевали, что наш союз является традиционным, без попыток внести инновации в отношения между мужчиной и женщиной.

ОА: 

То есть речь не идет о всеми любимом патриархальном штампе «муж – художник, жена – муза»?

ЕЕ: О, нет!

ИМ: Нет, конечно. Мы говорили именно о традиционности отношений, именно это подразумевалось под патриархальностью: союз, освященный многовековой традицией…

ЕЕ: Ну, в традиции как раз «муж – художник, жена – муза»…

ИМ: Нет, ведь отношения между нами складывались без попыток новаций в этой области.

ЕЕ: Наверное, да.

ОА: Мне хотелось бы спросить вас о ваших представлениях в 1970—1980‐е о современном вам западном искусстве. Что вы видели? Чем интересовались?

ЕЕ: Эрнсту Неизвестному приносили массу книг, поэтому я была хорошо знакома с модернизмом и современным искусством.

ИМ: Мой ответ может показаться избитым, но мое знакомство с современным западным искусством произошло благодаря ряду выставок, прошедших в СССР в эпоху моей юности: это американская выставка в Сокольниках, например. Она произвела на меня огромное впечатление, благодаря ей у меня возникло множество вопросов. А вот книг тогда было довольно мало…