Гендер в советском неофициальном искусстве

ФИ: Я не помню названия, но помню, что это были именно супрематические композиции, и позже я видел их в Музее Стеделейк в Амстердаме. Меня тогда поразил мажор этих композиций. Я вообще за искусством вижу функцию поднятия человека в вертикальное положение, и эти работы прямо физически тебя поднимали, расправляли плечи, освобождали голову. Это огромная радость и глубина постижения той действительности, которую мы обычным образом не видим. В художественной школе нас учили по очень хорошей системе Чистякова. Она определяла изображение предметного мира, мы могли нарисовать все. Но меня почему-то стала волновать идея бесконечности мира. Я не знаю, откуда она взялась в моем сознании, видимо, это какая-то предрасположенность к метафизике вообще. Но тогда я не знал и слова «метафизика», но очень отчетливо видел, что мир бесконечен. Как художник я должен был отразить это в своих метафорах, но ни знания, ни культуры у меня для этого не было. Но тут мне повезло. В Москве на улице Степана Разина была библиотека иностранных языков, и в школе под предлогом лучшего изучения истории искусства можно было получить справку, дающую доступ в эту библиотеку. И я стал туда ходить. Там я увидел французские, польские и другие журналы, по тем временам просто роскошные. Листая их, я наткнулся на абстракции, тогда я ничего не понял, конечно, но определенный контекст сложился: там за границей какие-то странные люди печатают в журналах что-то непонятное. И это дало мне некоторую уверенность в том, что то, что я делаю, тоже может соотноситься с чем-то. Я не думал, правда, что это искусство, так как искусством мне представлялись реалистические полотна, но я стал рисовать геометрические формы. Они были и бесконечно убывающими, и бесконечно расширяющимися.

ОА: 

Что именно из западного искусства на вас произвело большее впечатление? Не были ли вы на Американской выставке или выставке в Сокольниках?

ФИ: Это был 1957 год, я тогда уже учился в МСХШ, но был еще совсем ребенком, поэтому почти ничего не понял и не запомнил. Но я видел какие-то абстракции и попробовал «Кока-колу», то есть выполнил все, зачем советские люди ходили на эти выставки и простаивали часами в очередях. Тогда еще этого ощущения бесконечности мира не было, оно накрыло меня с головой значительно позже. Но, если возвращаться к моему посещению библиотеки, то в узнавании западного контекста я тогда получил значительную поддержку для себя. Культуры не было, знаний не было, информации тоже. Возможно, это была какая-то струна, которая подчинила себе все мое сознание, это было чрезвычайно важно, было необходимо это делать, я понял, что если не начну работать над этим, то это будет предательством по отношению к тому, что возникло во мне само, а это недопустимо. Это сопряжено с психологическими сложностями – любой импульс должен быть воплощен.

ОА: 

Вы имеете в виду что-то схожее с визионерством? Как у Блейка? То есть, когда одержимость идеей доходит до того, что она воплощается перед глазами и проступает сквозь реальность?

ФИ: Может быть так. Во мне тогда было невероятное количество энергии, она пульсировала, и мне нужен был клапан для того, чтобы излишек вышел, как в паровозе. Потом я встретил старшего товарища, Льва Нусберга, который занимался геометрическим искусством, он делал геометрические сетки, мне это очень понравилось, мы с ним сошлись и стали работать вместе. Еще к нам присоединились ребята из моего класса, которые тоже на это реагировали. Нусберг был очень харизматичной фигурой, он много говорил, любил какие-то крылатые запоминающиеся фразы типа «Кто успел, тот и съел» или «Цель оправдывает средства».

ОА: 

Авторитарный лидер?

ФИ: Да, он был именно таким, тогда я этого не понимал. Но поначалу мы занимались искусством, это определенно. А позже у него появились фюрерские замашки, некоторый вождизм. Со временем он решил создать группу, и в 1964 году образовал группу «Движение». По инерции некоторые из содружества, о котором я говорил, перешли в «Движение». Но, надо сказать, что не все. Римма Заневская, например, не перешла, также не вошел Кривчиков, Дорохов, Калинкина и многие другие.

ОА:

А сегодня я нахожу Заневскую в составе группы, это зафиксировано в некоторых источниках…

ФИ: В группе «Движение» Заневская не участвовала. Она была очень талантливым человеком и делала прекрасные работы, но была тогда гораздо старше нас, ее творчество в отношении оптического искусства было куда более артикулированным, чем наше. Она делала наиболее сложные и интересные вещи в рамках нашего направления. От Заневской мы иногда получали важные книжки: Бердяева, Шестова, Леонтьева. Все это мы читали, хотя, полагаю, понимали мы в них очень мало, так как совершенно не имели опыта чтения такого рода книг. Все, что мы читали до этого, – была художественная литература школьного характера.

ОА: А можно уточнить – состояла ли Нонна в «Движении»?