Самый близкий путь для союзников лежал через черноморские порты, где генерал Деникин за год братского кровопролития уже создал для них весьма прочный плацдарм. При этом вряд ли Антанта предполагала своё непосредственное участие в Гражданской войне, как это делали чехословаки. Речь шла лишь о снабжении белых армий, охране ключевых портов и железных дорог, создании предпосылок для общего наступления на Москву. По существу, речь шла об обыкновенной оккупации страны вплоть до полного погашения царских долгов за счёт национальных богатств России. Ничего личного, только бизнес.
В ноябре в Яссах представители Антанты начали переговоры с посланной от Деникина делегацией во главе с бароном Владимиром Меллером-Закомельским о предоставлении материальной и военной помощи белогвардейцам. К примеру, командующий Дунайской армией союзников генерал Анри Бертело в ходе консультаций с бывшим командующим Румынским фронтом генералом от инфантерии Дмитрием Щербачёвым, жившим в предоставленном ему румынским королём имении в Яссах и пользовавшийся доверием Деникина, пообещал ему, что для оккупации юга России будет выдвинуто 12 французских и греческих дивизий под командованием генерала д’Ансельма. Француз уверял, что, высадившись в своей главной базе Одессе, дивизии в кратчайший срок займут Крым, Киев, Харьков, Криворожский и Донской бассейны, Дон и Кубань. А получив столь существенный козырь (присутствующие на переговорах кадеты говорили, что им была обещана союзная армия в 150 тысяч штыков), Деникин со своими уже немалыми силами вполне мог двигаться на Москву.
В Лондоне на экстренном совещании в Форин-офис под председательством министра иностранных дел Артура Бальфура было принято решение официально признать правительство в Омске, пополнить британские войска в Сибири, обеспечить военную помощь Деникину, странам Балтии и оккупировать Бакинско-Батумскую железную дорогу. Последнее было тем самым «солидным залогом» в виде главного нефтеносного района России. К тому же у Англии были свои виды на Грузию и Дагестан[101]
.Один из главных сторонников интервенции министр вооружений Уинстон Черчилль, называвший большевиков «свирепыми обезьянами-бабуинами», литературно вещал: «Мы можем покинуть Россию, но она не покинет нас. Мы уйдём, а она будет следовать за нами. Медведицей с окровавленными лапами она приползёт сквозь снега на мирную конференцию. Она будет ждать делегатов у входа и скажет: „Значит, я не должна участвовать в вашей радости, в вашем торжестве? Я проливала за вас кровь, я истощила свои силы в борьбе за ваше дело. Не будь моих страданий, вы бы погибли. Неужели вы в самом деле хотите покинуть меня одну в моём несчастье?“» В более узких кругах, скажем в беседе с дочерью лорда Асквита, Черчилль был менее прозаичен. На её вопрос, какова после победы над Германией теперь политика Англии в отношении России, он просто ответил: «Убивать большевиков и лобызаться с гуннами»[102]
.Пафос Черчилля возымел действие: военный кабинет утвердил политику вмешательства в российские дела. Возглавлять оккупационные силы против «свирепых обезьян-бабуинов» был назначен главнокомандующий союзными войсками на Балканах престарелый генерал Луи-Феликс-Мари-Франсуа Франше д’Эспере по прозвищу Отчаянный Франк. Именно под его командованием союзники разгромили в сентябре 1918 года 11-ю немецкую армию и болгаро-австрийские части на участке Салоникского фронта, что предопределило выход из войны Болгарии.
В середине ноября 1918 года, сразу после капитуляции Германии и Турции, объединённая эскадра адмирала Амета вошла в Чёрное море. 22 ноября в Новороссийске бросили якоря английский крейсер «Ливерпуль» и французский «Эрнест Ренан». Их команды прокатили по железной дороге до Екатеринодара, где союзникам устроили пышную встречу. Почётный караул из офицеров Корниловского полка прокричал троекратное «ура!». Командующий британской военной миссией на Кавказе генерал-майор Фредерик Пуль торжественно провозгласил: «Я послан своей страной узнать, как и чем вам помочь» – и закончил эффектным: «Да здравствует Единая, Великая, Неделимая Россия!» При этом генерал заметил, что видит залог успеха в такой триаде: «Единое командование, единая политика, единая Россия», что донельзя порадовало Антона Деникина.