«Герой нашего времени»: не роман, а цикл

Оказывается: не положено писателям касаться острых проблем: вдруг да кто-то вдохновится на деяния во зло добродетельным людям. То ли дело: тишь да гладь; вот и будет божья благодать.

Заманчиво зоилам подгибать под свои воззрения «несомненных гениев», тем самым свою репутацию украсить «притягательным трендом».

Среди исследовательских толкований встретятся изготовленные приемом «вывернутой перчатки». Бывает соблазнительно поднадоевшие трактовки включать с противоположным эмоциональным знаком.

Не часто такое бывает — о лермонтовском творении высказался монарх собственной персоной: «…По моему убеждению, это жалкая книга, показывающая большую испорченность автора. Характер капитана прекрасно намечен. Когда я начинал эту историю, я надеялся и радовался, что, вероятно, он будет героем нашего времени, потому что в этом классе есть гораздо более настоящие люди, чем те, кого обыкновенно так называют. В кавказском корпусе есть много подобных людей, но их слишком редко узнают; но в этом романе капитан появляется, как надежда, которая не осуществляется. Господин Лермонтов был неспособен провести до конца этот благородный и простой характер и заменяет его жалкими, очень малопривлекательными личностями, которые, если бы они и существовали, должны были быть оставлены в стороне, чтобы не возбуждать досады. Счастливого пути, господин Лермонтов, пусть он очистит свою голову, если это возможно, в сфере, в которой он найдет людей, чтобы дорисовать до конца характер своего капитана, предполагая, что он вообще в состоянии его схватить и изобразить»207.

Этот отзыв вполне красноречиво передает тонус времени, которое отображает произведение: «Печорин и его сверстники пробудились к сознательной жизни под впечатлением расправы с декабристами, их юность прошла в мертвящей атмосфере казарменного николаевского режима»208. «Служи да не рассуждай!» — вот установка монарха. А как не рассуждать лермонтовскому герою?

Тут как тут перевертыш: ныне уже обозначаются одобрительные суждения о монаршем отзыве! И. П. Щеблыкин обращается с прямым призывом: «Нет, не стоит нам чрезмерно корить Николая I за то, что он назвал Печорина после прочтения романа “презренным характером”, какие в изобилии встречаются “в нынешних иностранных романах”. Государь был неправ лишь в том, что отнес все пороки Печорина к “испорченности” самого автора»209

.

Пушкин писал Вяземскому 27 мая 1826 года: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство». Достойный прецедент! Что удивительного в том, если в многословном отзыве царя найдутся слова, которые окажутся созвучными мнению исследователя? Но заявлять о солидарности с монархом, который к трагической судьбе Лермонтова приложил царственную руку (приложил руку в прямом смысле — вычеркнув из наградного списка ненавистную ему фамилию), — неэтично. Тут, к сожалению, приходится отмечать эволюцию — и не к лучшему — взглядов исследователя. В монографии (1990) И. П. Щеблыкин солидарно отмечает, что современные литературоведы справедливо указывают на широкий всеевропейский литературный контекст, в котором появляется образ Печорина с его «исповедью» и «страстями». Это не препятствует утверждению: «Лермонтов никому не подражал, создавая образ Печорина, разочарованного человека. Версия о том, что Печорин — прямой сколок с западноевропейских образов, была на руку лишь реакционным журналистам, пытающимся дискредитировать произведение Лермонтова ввиду его резкой обличительной направленности. Между прочим, одним из первых заговорил о подражательности “Героя нашего времени” не кто иной, как Николай I, неприязнь которого к знаменитому автору усиливалась от года к году»210.