Теперь уже весь Донжон звенит от криков стражи; солдаты то зовут друг друга, то орут друг на друга; командиры отдают противоречивые приказы и спорят о том, куда мы пошли. Короче, все идет отлично, но есть одна беда: стражи слишком много, а Ламорак слабеет и теряет связь с реальностью.
Все чаще и чаще патрули показывают пальцами на нас. Это значит, что они видят нас, а не Иллюзию. Один даже пытается стрелять, но в самый последний момент Ламорак дергает головой, как нарколептик, и стража, снова запутавшись, пробегает мимо.
К представлению подключаются заключенные, разбуженные воплями стражи. Как все зэки мира, они забавляются, передразнивая охрану:
– Туда! Сюда! В другую сторону! У тебя что, глаза на жопе?
А то и просто вопят, чтобы утопить все прочие звуки в потоке несмолкающего шума.
Мы сворачиваем раз, еще раз, избегая встречи с патрулями, и наконец за очередным поворотом видим ровное зарево – это горят факелы в Яме.
Я гашу фонарь, который тащит Рушаль. В желтовато-розовом свечении Ямы его лицо кажется мне совсем серым и каким-то обвисшим – черт, да он выглядит хуже Ламорака. Грудь ходит ходуном, по щекам бегут слезы.
– Не могу больше, – шепчет он опять и опять и еще: – Не убивайте…
Да, я бы пожалел бедного ублюдка, если бы забыл, какому гнусному ремеслу он учился.
Кивком я приказываю остальным ждать, а сам, крадучись и прижимаясь к стенке, хромаю по дуге коридора к его устью, чтобы выглянуть наружу.
То, что я вижу, мне совсем не нравится.
Дверь в Шахту оказалась ровно на противоположной стороне, то есть в тридцати с лишним метрах от нас – таков диаметр Ямы. А это значит долгий кружной путь по балкону, к зеленым от старости двойным бронзовым дверям и заветной лесенке за ними – к тем нескольким ступеням, которые ведут в здание Суда.
А у дверей под прикрытием каменного парапета высотой по пояс стоят девять человек в доспехах с арбалетами наготове. Им наверняка приказано охранять дверь даже ценой своей жизни.
Тихо, так чтобы никто не услышал, я шепчу:
– Мы по уши в дерьме.
Может, еще не поздно передумать и бросить эту затею с побегом?
Но я оптимист в душе и в любом положении всегда вижу лучшее: хорошо, что нам хотя бы не придется пробиваться через Яму, битком набитую заключенными, вопящими и ухающими как черти. И лучше уж захлебнуться кровью, когда тебе пробьет легкое арбалетная стрела, чем попасть живым в Театр Истины.
Я крадусь назад, к тем, кто ждет меня в темноте.
– Таланн, ты не забыла, что́ я просил тебя передать Паллас Рил, если я не выберусь?
Ее лицо каменеет, она упрямо трясет головой:
– Я все забыла, и не трать время на то, чтобы повторять. Мы выйдем отсюда все, или не выйдет никто.
Вот настырная.
– Ламорак, слышишь меня?
Стеклянными глазами он смотрит куда-то поверх моей головы так, словно разглядывает нечто скрытое в камне. Я трясу его раз, потом другой, пока сознание наконец не начинает брезжить в его взгляде.
– Ламорак, черт тебя побери, ты должен сказать Паллас, что она офлайн, ясно? Когда встретишь Паллас Рил, скажи ей, что она офлайн.
– Паллас? – хрипло бормочет он. – Кейн… черт, Кейн, прости…
Он все еще в своем мире.
– Некогда об этом сейчас. Слушай меня внимательно: Паллас умрет через три дня, а может, и меньше, всего через два. Слышишь меня? Паллас умрет!
Ламорак хмурится и опускает голову на плечо Рушаля, – похоже, мои слова все же доходят до него, медленно, но верно. Зато Таланн смотрит на меня с недоумением и подозрительно щурится:
– Почему Паллас умрет через три дня? Она ранена? Или ее отравили? И что такое офлайн?
Борясь с нарастающим отчаянием, я цежу сквозь зубы:
– Таланн, клянусь, если когда-нибудь у меня появится хоть малейшая возможность объяснить тебе, что это значит, я обязательно сделаю это, только не сейчас. А пока просто поверь мне на слово.
– Я верю, но…
– Вот и хорошо. Ламорак, ты понял? Передай ей, что она офлайн.
Его брови медленно сходятся у переносицы.
– Офлайн… Паллас офлайн? Кровавые боги, Кейн… она же умрет!
– Да. – Теперь у нее есть два шанса: если кто-то из нас вырвется отсюда и вовремя передаст ей мои слова, то она может успеть добраться до точки перехода и выжить. – Ладно, все за мной.
Я веду их к выходу из коридора. Не дойдя до него буквально нескольких шагов, мы прячемся в тени, чтобы нас не увидели стражники напротив.
– Нам надо добраться вон до той двери, и все, – говорю я.
Таланн каменеет лицом, глядя, куда я показываю, но молчит. Она не хуже меня понимает, какую убийственно жестокую тактическую задачу представляет для нас пробег по длинной дуге балкона. Я тяну ее назад, чтобы проинструктировать подальше от ушей Рушаля. Хотя далеко идти незачем: шум стоит такой, как в каком-нибудь гребаном ночном клубе.