Герои умирают

Мост опустился. Крыса сначала метнулась в сторону, чтобы не попасть под его край, но, едва тот вошел в паз, она бросилась внутрь, в Старый город. Ее движения немного затрудняли два тонких шнурка, завязанные крест-накрест: они удерживали на спине животного пакет из промасленной бумаги. Из-за него крыса едва не погибла под сапогом шедшего мимо солдата: он хотел наступить на нее, но она вовремя увернулась и шмыгнула за первую попавшуюся конюшню.

Там она присела на задние лапки и задумалась. Если бы кто-то мог видеть ее сейчас, то наверняка испугался бы: мало того что крыса смотрела совсем как человек, она по-человечески терла передними лапами мордочку – так иногда человек, пытаясь принять непростое решение, напряженно трет лицо обеими руками. Но крыса не испытывала никакой нерешительности и даже не думала. Ее крошечный звериный интеллект, вместилищем которого служил орешек мозгового вещества в верхней части спинного мозга, был занят одной задачей: как разгрызть кожаный шнурок, который удерживал пакет.

Мысль, которая билась в ее глазах, и нерешительность полностью принадлежали Ламораку.

2

На заре она поцеловала его на прощание. Сегодня ей нужно было перевести токали на баржу, которая ждала их на реке. Предстояло несколько ходок с группами по четыре-пять человек – ровно столько она способна укрыть Плащом за один раз, не замедляя движения. Она кивнула и погладила его по щеке, когда он, оправдываясь, заговорил о том, как ему хочется быть с ней, нет, как он должен быть с ней там, на городских улицах, чтобы защищать ее и токали, только вот чертова нога…

А когда она повернулась к нему спиной и стала подниматься по лестнице на улицу, к ней снова вернулось то обеспокоенное, загнанное выражение, которое он уже видел на ее лице несколько раз с тех пор, как Кейн внезапно исчез позапрошлой ночью.

Он был уязвлен этим взглядом; он понимал, что теряет ее. Она видела его и Кейна в одной комнате, бок о бок, наблюдала за ними, сравнивала, и, видно, он чем-то ей не потрафил. Опять. Он не понимал этого, у него просто в голове не укладывалось. Как может женщина – да вообще кто угодно – предпочесть мрачного, вечно глядящего исподлобья убийцу Кейна ему, отважному герою с сияющими глазами? И тем не менее все случилось опять, как в повторяющемся кошмаре.

Ну почему даже теперь все в его жизни точно сговорились заставить его чувствовать себя вечно вторым?

Глупая сука.

Еще вчера он понял, что беды не миновать, когда она целый час продержала его в сырой промозглой надземной дыре, выясняя, куда делся Кейн и почему он исчез так внезапно. Особенно ей не давал покоя вопрос: что Кейн собирался сказать? Тут уж она вцепилась в него прямо мертвой хваткой – что он говорил, да как он себя вел, да что планировал сделать. Что, как, зачем, почему – вопросы сыпались из нее как из дырявого мешка, так что Ламораку даже захотелось ее ударить.

Вот есть такие бабы, которые молчат, только пока им вставляешь. Только твой член из нее – и понеслось!

При этом Ламорак отлично знал, что хотел сказать Кейн, а уж что он хотел сделать – и подавно. И как бы он тогда защищался? Со сломанной ногой, без оружия, ему оставалось только свернуться на полу калачиком и умереть. Уж кто-кто, а Кейн никогда не щадил беспомощных, в этом Ламорак не сомневался.

Его бесило, что хотя весь план был детально разработан, все концы тщательно спрятаны, но явился Кейн и, не имея даже видимости доказательств, просто угадал правду. Он, конечно, ничего не докажет. Ни один суд, ни в том мире, ни в этом, не откроет дело на основании кучи ничем не подтвержденных обвинений. Да к черту суд: то, в чем он их обвиняет, даже не подпадает под действие закона. Хотя такому, как Кейн, закон и судья без надобности – он как замашет кулачищами, что твоя ветряная мельница, и пиши пропало.

Такие мысли посещали Ламорака, пока он сидел над залитым водой полом в гнезде из пустых ящиков, которое соорудили для него благодарные токали. Бо́льшую часть ночи он лечил ногу – тянул на себя Поток и представлял, как тонкая кальциевая пленка сначала перебрасывает хрупкий мостик через место разлома, как он постепенно становится прочнее, наращивая слой за слоем, и как, наконец, скрепляет вместе расколотые края. Он очень надеялся, что к тому времени, когда Кейн материализуется здесь снова, его бедро уже достаточно окрепнет и будет не только держать его вес, но даст ему шанс в схватке.

Хотя схватка – это последнее, что ему нужно.

Пока Ламорак отдыхал от напряжения, связанного с починкой своей конечности магическими средствами, его вдруг осенило: а ведь магия может собрать воедино не только кость, но и сломанную жизнь. Он так и не понял, как дожил до тридцати четырех лет, не став звездой, ведь в детстве, еще мальчиком, и потом, студентом Консерватории и новичком-Актером на фримоде, он знал: настанет тот день, когда его имя украсит собой короткий список великих – Рэймонд Стори, Лин Чжан, Киль Буркхардт, Джонатан Мкембе…