– Итак, – вернул его Мюллер к суровой реальности, – вам надлежит немедленно отправиться в дом к адмиралу Канарису, арестовать его и доставить в Фюрстенберг. В принципе, я могу повторить приказ еще раз, но если вы откажетесь выполнять его, придется расценить это как неповиновение.
Для того чтобы в словах «гестаповского мюллера» прозвучала угроза, ему не обязательно было повышать тон и демонстрировать решительность. Всякий имевший дело с шефом гестапо знал: чем мягче и рассудительнее он становился, тем бóльшая опасность нависала над каждым, кто оказывался избранным в качестве жертвы.
«Дело не в неповиновении, – понял Шелленберг. – Все значительно сложнее. Откажись я сейчас арестовывать Канариса – и Мюллер, и Кальтенбруннер сегодня же заведут на меня уголовное дело “О предателе рейха бригадефюрере Вальтере Шелленберге”. В результате меня постигнет та же участь, что и некоторых подчиненных Канариса, которых арестовали задолго до ареста их шефа. Похоже, что для полноты общего впечатления в списке врагов рейха не хватает сейчас только меня».
– Мне очень жаль, господин группенфюрер, что в этой ситуации вы пытаетесь низвести меня до роли рядового исполнителя. Хотя я понимаю, – тотчас же попытался спасти свою гордость Шелленберг, – что речь идет об адмирале, руководителе разведки…
– С этого и следовало начинать ваши размышления. Речь идет об адмирале, а также о вашем коллеге по разведке и даже, в определенном смысле, приятеле.
– О том, что меня причисляют к приятелям Канариса, узнаю впервые. Но промолчу по этому поводу, понимая, что в создавшейся ситуации мои возражения могут быть истолкованы как отречение труса.
– Видите, как важно беречь свою репутацию, бригадефюрер, – назидательно молвил шеф гестапо. – К тому же, в конечном итоге, все мы – рядовые исполнители. Так стоит ли огорчаться по этому поводу?
На сей раз ожидать реакции бригадефюрера Мюллер не стал, а разрешил ему покинуть кабинет, причем сделал это со спокойствием человека, честно исполнившего свой долг.
21
Вернувшись в кабинет Фёлькерсама, бригадефюрер обнаружил, что барона там нет. Впрочем, его присутствие и не понадобилось, поскольку интересующая Шелленберга папка лежала на столе. Но, прежде чем вновь обратиться к знакомству с бумагами, Вальтер еще какое-то время настороженно смотрел на трубку телефонного аппарата, словно ждал, что она опять оживет, послышится голос шефа гестапо и выяснится, что все ранее сказанное следует воспринимать как шутку.
– Позволите войти? – появился в дверях фон Фёлькерсам, и Шелленберг заподозрил, что за все то время, которое он провел у Мюллера, барон так ни разу и не заглянул сюда. Словно бы опасался, что следующим звонком шеф гестапо и его тоже потребует к себе.
Гауптштурмфюрер даже предположить не мог, каким странным образом его возвращение способно осенить Шелленберга.
«Хорошо, я поеду к Канарису, – сказал себе шеф разведки СД, – но только с Фёлькерсамом в ипостаси конвоира! Присутствие при этом гауптштурмфюрера хоть в какой-то степени облагородит мою жандармскую миссию. Ибо не генеральское это дело – арестовывать адмиралов!»
– Благодарю, что вы проявили достаточное чувство такта, гауптштурмфюрер, когда оставили кабинет, чтобы дать мне возможность пообщаться с шефом гестапо, – сухо молвил Шелленберг, стараясь найти в нем союзника и как бы заранее извиняясь за всю ту историю, в которую собирался втравить барона.
– Я так понимаю, что разговор с Мюллером выдался не из приятных?
Барона не интересовала суть беседы двух генералов СС, он всего лишь стремился дипломатично посочувствовать Шелленбергу и был крайне удивлен, когда узнал, что, оказывается, и к нему эта беседа тоже имеет самое прямое отношение.
– Я бы даже уточнил, что он оказался из очень неприятных. И не только для меня, но и для вас. – А выждав, пока лицо барона достаточно посереет, поскольку бледнеть оно уже, очевидно, было не способно, пояснил: – Нам вместе придется отправиться к адмиралу Канарису. Как говорят в таких случаях дипломаты, с весьма деликатной миссией.
– В абвер?
– Адмирал Канарис абвером уже не руководит, – напомнил ему Шелленберг. – Так что отправимся мы с вами к адмиралу домой.
– Прямо сейчас? – недоуменно взглянул гауптштурмфюрер на лежащие на его столе бумаги, словно собирался сослаться на спешные дела. Хотя прекрасно понимал, что никакие ссылки в его положении воздействия не возымели бы.
– Немедленно.
Фёлькерсам старательно помассировал ладонью подбородок.
– Неужели дело дойдет даже до ареста? – недоверчиво покачал он головой.
– В гости, насколько мне помнится, адмирал нас не приглашал.
– Что же в таком случае? Неужели действительно арест?
– Вы ведь прекрасно знаете, что к этому все и шло.
– В свое время я служил под командованием адмирала Канариса, – угрюмо напомнил Фёлькерсам. – И до сих пор не считаю эти дни самыми мрачными в своей жизни.