– Не имеет смысла: этот нахал все равно ворвется сюда. Поэтому пригласите его, Амита, и приготовьте нам чего-нибудь.
– Гостю – покрепче, а вам, мой важный гран-адмирал, как всегда в подобных случаях, придется довольствоваться яичным глинтвейном, – объявила испанка тоном, который не допускал возражений.
Этим странным чином – гран-адмирал, Амита наделила Вильгельма еще в те далекие годы, когда он даже не мечтал об адмиральских погонах. Для нее он всегда был «важным большим адмиралом» и таковым останется до конца дней своих.
Вместо того чтобы остановиться у двери и если не доложить о своем прибытии, то хотя бы из вежливости, из дани традиции отдать честь, Брефт ввалился в адмиральскую «каюту» так, словно спасался от погони. Как ни странно это выглядело для Канариса, его агент-полупризрак был облачен в черный мундир офицера флота. Хотя с тех пор, как он стал агентом абвера, ходил только в гражданском.
«С офицерскими погонами сейчас надежнее», – признал его правоту Канарис, дважды смерив гостя придирчивым взглядом.
– Что это за типы у вас там внизу, адмирал?
– Какие еще типы? – насторожился бывший шеф абвера.
– Ну, те, что бродят у вашей виллы? На ваших личных охранников они не похожи.
– Да нет у меня никакой охраны. Хотя, конечно, полагалось бы…
Обычные человеческие плечи у Брефта почти отсутствовали, они были заменены двумя гиреподобными довесками к хребту. Произнося ту или иную фразу, он время от времени вращал ими, словно цирковой борец перед очередной схваткой.
– Тогда это гестапо. Наверняка Мюллер постарался.
– Эти люди пытались задержать вас, устанавливали вашу личность?
– Всего лишь прохаживались по дорожке, наблюдая за вашей виллой. Увидев мою машину, они ввалились в «опель» и укатили. Но, очевидно, ненадолго.
«Неужели Мюллер решил “пасти” меня?! – возмутился адмирал. – С каких это пор? И по чьему приказу? Разве что Кальтенбруннеру захотелось окончательно покончить не только с абвером, но и с Канарисом? – Подозрение, касающееся Гитлера, он почему-то сразу же отверг. Может, только потому и отверг, что в этом ему чудилась последняя надежда на спасение. – Впрочем, это не так уж и важно, кто именно…»
– А ведь вполне может быть, что у вашего дома разминались люди Шелленберга, – вклинился в его бурное молчание Брефт и, не ожидая приглашения, уселся в высокое массивное кресло. – Скорее всего, Шелленберга.
– Почему ты так решил, Франк-Субмарина?
– Кто же теперь ваш непосредственный преемник? Получается, что он, бригадефюрер.
– Люди могут быть чьи угодно, да только Шелленберг палец о палец не ударил, чтобы получить в наследство моих абверовцев.
– Кто знает, кто знает, – настоятельно продолжал рассевать семена подозрения фрегаттен-капитан.
Ему хватило нескольких мгновений, чтобы окинуть взглядом превращенные в музейные стенды шкафы и книжные полки и понять, что адмирал продолжает существовать в своем псевдоморском мирке, к которому абвер как таковой никакого отношения не имеет.
– Впрочем, все может быть; допускаю, что здесь действительно резвятся парни Шелленберга, теперь это не так уж и важно, – вяло согласился Канарис, чувствуя, что ему уже и в самом деле безразлично, чьи там люди маются бессонницей у ворот его виллы.
– Гестаповцы ведут себя более нагло. Вряд ли, завидев меня, они уехали бы. Скорее, наоборот, устроили бы проверку документов.
– Возможно, они просто не торопятся с проверкой, – только теперь опустился в кресло по ту сторону журнального столика адмирал. – Особенно если мой телефон уже прослушивается. Считают, что у них все еще достаточно времени.
– А может, это лишь мы с вами самонадеянно верим, что у нас все еще есть время, адмирал? А на самом деле…
– Что «на самом деле»?..
Они встретились взглядами, и серое, с запавшими щеками, лицо Брефта почудилось адмиралу Канарису посмертной маской. Жаль только, что в течение какого-то времени он все еще вынужден будет созерцать его.
– На самом деле мы уже давно вспарываем днищами прибрежное мелководье на кладбище кораблей.
– Что тебя привело ко мне, Брефт? Тебе ведь известно, что я уже не у дел?
– Это все они, отстранявшие вас, вскоре останутся не у дел.
– Очевидно, ты не понимаешь всей серьезности моего положения, Брефт. Одиннадцатого февраля фюрер приказал отстранить меня от руководства военной разведкой, подчинив абвер общему командованию рейхсфюрера СС Гиммлера. Понятно, что сам рейхсфюрер никакого особого интереса к абверу не проявляет. Зато мне пытались преподнести это как стремление фюрера сосредоточить всю разведку – армейскую и СД – в одних руках, конкретно в руках Шелленберга. Аргументы, правда, оказались слишком неубедительными, но кого это теперь волнует?
– Особенно после того, как на условиях домашнего ареста вас поместили в замке Лауэнштейн, строго-настрого запретив покидать его пределы и контактировать с кем бы то ни было, кроме коменданта, охраны и следователей гестапо.
– Оказывается, тебе все известно, хотя в то время мое местопребывание оставалось одной из величайших государственных тайн…