Гибель замка тамплиеров

Но Ульяне, если можно так выразиться, повезло. Оба ее любовника умерли, и она, воспользовавшись этим, наследовала их состояния, назвав своего сына в одном случае сыном Анжело Месси, а в другом – внуком Хенг Хо. На что она надеялась? Это казалось загадкой Морису Бэйтсу. Однако, неплохо изучив нравы людей, он знал, что иногда представители человеческой расы, забыв о здравом смысле, рассчитывают только на случай, называя его «авось». Именно на этот «авось», видимо, и понадеялась Ульяна. А чтобы никто ничего не заподозрил и не раскрыл ее аферу, она уединилась с сыном и новым мужем в замке тамплиеров, подальше от чужих глаз и досужих языков. Ее расчет оказался верен. За много лет тайное, вопреки известному утверждению, так и не стало явным. Он, Морис Бэйтс, раскрыл эту тайну совершенно случайно, потребовалась целая цепь событий, которая привела его к разгадке.

И теперь Морис Бэйтс не знал, как ему поступить. Рассказать об этом Мартину Крюгеру означало подписать приговор Ульяне. Старый гном не стал бы церемониться с той, что имела неосторожность отказать ему. Без всякой жалости он уничтожит Ульяну, а вместе с ней – ее сына и мужа, которые, в общем-то, ни в чем не виноваты. Не говоря уже о том, что и Артур, и Ксиу пришлись ему по душе после недолгого общения с ними. Он допустил ошибку, сблизившись с ними. И его всю оставшуюся жизнь будут мучить угрызения совести, если с ними случится что-либо плохое по его вине.

– Проклятье, – пробормотал Морис Бэйтс. – И почему моя мама родила такого глупого сына?

Но он так и не нашел ответа на этот вопрос, потому что вскоре заснул, убаюканный играющей в наушниках тихой мелодией. Сны не беспокоили Мориса Бэйтса. Он проснулся только после того, как стюардесса дотронулась до его плеча и попросила пристегнуть ремень безопасности. Самолет заходил на посадку, которую он собирался совершить в международном аэропорту имени Джона Кеннеди.

Глава 23

За год жизни в Нью-Йорке Морис Бэйтс так и не привык к этому городу. Он чувствовал себя здесь чужим, и многое ему было непонятно и чуждо. Он не мог смириться с тем, что женщинам в Нью-Йорке позволено ходить по улицам города с обнаженной грудью, а полицейские не вправе их арестовать, потому что это будет считаться дискриминацией по половому признаку. И это был только один из множества нелепых законов, по которым жил многомиллионный город – мегаполис, в котором за всю его историю лишь однажды случился день, когда не было совершено ни одного убийства, изнасилования или ограбления.

Не нравилась ему и архитектура Нью-Йорка, изобилующая тысячами высотных зданий. Когда-то на территории, занимаемой городом, жили индейские племена манахаттоу и канарси, но сейчас о них напоминала лишь городская легенда, согласно которой извилистая линия Бродвея, пересекающего практически весь Манхэттен по диагонали и продолжающегося в Бронксе, повторяла тропу, по которой индейцы гнали скот на водопой. Это подтверждали редкие находки наконечников стрел и домашней утвари в местах, еще не застроенных зданиями. Теперь от индейцев остались лишь воспоминания, зато в городе проживали представители всех религий и религиозных сект мира. Морис Бэйтс сомневался, что Нью-Йорк что-то выиграл от этого. Для него существование древнего народа было важнее любой веры.

Сам Морис Бэйтс предпочитал жить в одном из небольших домов, расположенных вблизи Центрального парка, считающегося «легкими Нью-Йорка». Почти все свое свободное время он проводил, гуляя по этому парку. Он выбирал самые его потаенные уголки и старался держаться подальше от вольер городского зоопарка, в которых содержались когда-то дикие, а теперь присмиревшие и несчастные животные. Иногда Морису Бэйтсу казалось, что он и сам превратился в одно из таких обездоленных существ, запертый в тесную клетку Нью-Йорка. В такие минуты он презирал самого себя, потому что в отличие от зверей, живущих в зоопарке, он по доброй воле выбрал подобное существование. Он с радостью вернулся бы в свою заброшенную рыбацкую деревушку в родной Исландии. Но не делал этого, оправдывая себя то одной причиной, то другой. В последнее время это была Ирэн. Морис Бэйтс сомневался, предпочтет ли она комфортной жизни в современном мегаполисе жалкое прозябание в забытой богом и людьми местности почти на краю земли, отстоящей от Нью-Йорка на тысячи километров и тысячи лет. А потому не хотел рисковать, предлагая ей это. Он боялся потерять Ирэн и молчал, с каждым днем чувствуя себя все более несчастным, но все же не одиноким, как это было до ее появления. Одиночество было страшнее всего на свете, самым тяжким испытанием и наказанием, это Морис Бэйтс знал очень хорошо по своей прежней жизни.

Поэтому обычно он возвращался в Нью-Йорк с двояким чувством – горечи и радости. Его тяготила мысль о самом городе и радовала скорая встреча с Ирэн. Но сейчас к этим чувствам примешивалось еще и третье, вызываемое неизбежным разговором с Мартином Крюгером. Морис Бэйтс даже не мог дать ему определения, но оно сильно раздражало его, как ноющая зубная боль.