Гибель замка тамплиеров

– Не такой уж я и старый…

Но Мара строго покачала головой, показывая, что время дорого, и он умолк.

– Идите за мной, – приказал Фолет и первым вышел из комнаты.

Они спустились в каминный зал, никого не встретив по пути. Фолет подошел к стене, на которой висел охотничий трофей – голова дикого кабана с громадными клыками. Старичок встал на цыпочки и потянул за один из клыков. В стене со скрипом открылась потайная дверь. На них пахнуло промозглой сыростью и плесенью. Они начали осторожно спускаться по узкой винтовой лестнице, пока не очутились в подземелье. Здесь было сыро и холодно, на головы с низкого потолка падали капли вода, из-под ног со злобным писком разбегались потревоженные крысы. Фолет зажег фонарь и передал его Маре.

– Дальше я не пойду, – сказал он. – Береги их… И себя.

– А ты себя, – сказала Мара. Она хотела что-то добавить, но передумала. Ее глаза предательски блеснули в свете фонаря, и она отвернулась, чтобы скрыть слезы от мужа. Неловко, словно смущаясь, поцеловала Фолета в мохнатую щеку и быстро пошла вперед, освещая путь фонарем.

Маленькая колонна двинулась за ней. Ульяна ненадолго задержалась перед стариком.

– Фолет, прошу тебя, будь осторожен, – сказала она дрогнувшим голосом. – И никого не впускай в библиотеку. Скажи им, что ключ я забрала с собой или придумай что-нибудь другое. Не станут же они выламывать дверь.

– Не беспокойся ни о чем, – сказал Фолет. – И не волнуйся. Это вредно для малыша. Все будет хорошо. Вы скоро вернетесь, и мы заживем, как прежде.

Ульяна с благодарностью улыбнулась ему и, наклонившись, поцеловала. Фолет бросил тревожный взгляд в сторону Мары, но та была уже далеко и не видела этой сцены. Фолет долго еще махал рукой, прощаясь с теми, кого любил, пока свет их фонаря не померк за поворотом.

Они брели по подземному ходу вслед за Марой, то утопая по колено в противной грязной жиже, то больно стукаясь головой о низкий земляной свод. Ульяне, которая несла младенца, приходилось труднее всех. Но она не жаловалась и решительно отказывалась от помощи Артура после того, как отдала ему свою сумку с детскими вещами. Она считала себя виноватой в том, что происходит, и не хотела никому причинять лишние неудобства. Ни о чем другом она сейчас не могла думать.

Они шли долго, пока тьма не начала постепенно рассеиваться. Когда впереди забрезжил свет, предвещающий, что скоро подземный ход закончится, Мара обернулась и сказала:

– Сначала я выйду одна и осмотрюсь. Потом вернусь за вами.

Мара выключила фонарь и ушла. Но было уже достаточно светло, чтобы Ульяна могла видеть озабоченное лицо мужа и радостно-возбужденное – сына. Ксиу воспринимал все происходящее как увлекательное приключение, ни о чем не беспокоясь, и Ульяна испытала невольное облегчение, подумав об этом.

Мара отсутствовала недолго. Она шла неслышно, ступая осторожно, словно большая черная кошка.

– Птицы поют во весь голос, значит, никого из людей поблизости нет, – сказала она. – Хорошо, что уже вечереет. Меньше шансов кого-нибудь встретить. Впрочем, это не беда. Если кто-то и попадется нам по пути, я отведу ему глаза. Так что об этом не беспокойтесь.

– А о чем нам надо беспокоиться? – спросил Артур.

– Мы пойдем быстро, поэтому тебе, Ульяна, лучше отдать ребенка Артуру, – повелительно сказала Мара. – Он мужчина и, если ты не забыла, отец твоего малыша. Так что можешь ему довериться.

Ульяна вздохнула, но передала младенца мужу. Взамен она забрала у него свою сумку. И попыталась взять Ксиу за руку. Но мальчик с негодованием вырвал руку.

– Мама, я уже достаточно взрослый, – с упреком сказал он. – Смирись с этим.

Ульяна едва не расплакалась от обиды и жалости к себе, чувствуя себя никому не нужной, но под насмешливым взглядом Мары сдержала слезы. Она пошла последней, чтобы никто не видел ее обиженного лица.

Они вышли из подземелья и оказались в неглубоком, заросшем кустами овраге, уходящем вглубь густой рощи, Выбравшись из оврага, Мара отыскала тропинку, которая вела через заросли к ее деревне. Тропинка была неприметной, и только тот, кто знал о ее существовании, мог бы найти ее. Уже через полчаса они увидели в просветах между деревьями невысокие дома под красной черепицей, выстроенные ровными рядами, словно солдаты на плацу. Один из домов стоял чуть в отдалении, как будто он отбился от общего стада. И черепица на его крыше была не такой, как у всех, а темно-вишневого цвета. Мара указала на него жестом.

– Это мое жилище, – сказала она с невольно проскользнувшей в голосе радостью. – Там вас никто не потревожит. Жители деревни обходят его стороной. Они считали мою мать ведьмой – не знаю почему. Она давно уже умерла, а они продолжают бояться, называя меня отродьем ведьмы или, по-нашему, песантой. Суеверия превыше разума. Но это нам сейчас только на руку.