Glaswen (СИ)

Артура безумно раздражало, когда Имс возвращался с гулянок с пикси на рассвете, в дымину пьяный и что-то лопотал под нос бессвязное, скреб пальцами простыню, тянул на себя одеяло, долго шумно дышал и, повернувшись к Артуру спиной, смотрел в стену, не мог окончательно заснуть даже после такого количества хмеля, все думал о чем-то, а потом вновь начинал шептать что-то. Разобрать Артур ничего не мог, но интонации были какими-то обиженными или же до предела нервозными, будто Имса ломало по кокаину. Хотя Артур точно знал, что никакого кокаина, слава богам, в его стране не водилось. Если бы кто-то и принес, Артур бы тому собственноручно руки и ноги повыдергал – без всяких метафор. Человеческие наркотики действовали на волшебных существ крайне разрушительно.

Потом Имс стал пропадать на несколько дней, возвращался трезвый, но с жестким похмельем на лице – и даже отходя от похмелья, оставался мрачным и молчаливым в течение нескольких дней.

Был, правда, и другой побочный эффект: порой Имс возвращался очень пьяным, но и очень возбужденным, волок Артура в спальню без слов и трахал жестко, долго и упоительно эгоистично, точно совершенно позабыв, что под ним – король фэйри, избранный, волшебник и все такое прочее. Артура это, в свою очередь, возбуждало до безумия, он орал, пинался, пытался выбраться из-под Имса, но не мог, а потом его одолевала томная слабость, и он плыл от своего бессилия, от того, что его самого так быстро и так глубоко утягивало в этот темный омут похоти без всякого дна.

Правда, после таких ночей он почему-то смущался взглянуть на Имса, краснел, как школьник, но долго вспоминал, смаковал, и что-то сладко сжималось при этих воспоминаниях внизу живота. Каждую ночь такого обращения он, конечно, не стерпел бы, приложил бы Имса каким-нибудь заклятьем, но иногда, да и когда Имс почти ничего не соображал, а значит, достоинство Артура не сильно было унижено (что взять с почти безумного?), – можно было позволить. И Артур сам с собой играл в эту черную, сладкую игру, скрывал маленькие свои грешки от самого себя.

Впрочем, со временем это происходило все чаще, так как Имс все чаще прикладывался к бутылке, перепивал даже пикси, что само по себе являлось делом почти невероятным. И Артур начал тревожиться и злиться по-настоящему – даже наслал на пикси дурную болезнь. Когда и это их не отрезвило, проклял аллергией на спиртное. Какие это были невыносимые муки, надо было видеть! Пикси не могли преодолеть генетической любви к алкоголю, но при одном-единственном глотке их начинало трясти и штормить, как утлое суденышко посреди бушующего океана, кожа покрывалась огромными волдырями, которые жутко чесались и болели, порой наступало удушье, а крайний вид аллергии вообще напоминал о давно ушедшей с острова чуме.

Сразу после наказания пикси успокоились, притихли, даже сначала прятались от принца-собутыльника, боясь прогневить господина, а Артур стал проводить больше времени с Имсом. Это было прекрасное время.

Артур тогда позволил Имсу объезжать владения вместе с собой – то они путешествовали в туманном облаке, то неторопливо проезжались по холмам и лесам на лошадях, напоминая с виду обычных туристов, и Имс млел от всего: то и дело похлопывал по боку своего могучего рыжего жеребца с белой звездой во лбу, без устали рассматривал дымчато-пепельные зимние скалы, леса и болота по сторонам, которые вдруг совершенно неожиданно сменялись цветущими не по сезону лугами, приходил в восторг от каждой встречи с волшебным народом, будь то русалки, водяные, эльфы или ведьмы. Его восторгал даже ветер, которые нес с собой запахи снега и океана, запахи иных стран и иных времен, ароматы неведомых цветов и аромат самой древней магии. Этот душистый шлейф настигал даже людей, даже в Дублине – иногда кто-то из них останавливался посреди городской улицы и зачарованно вдыхал воздух, на какие-то краткие доли секунды погружаясь в ауру волшебства, как в тропический бриз, как в цветочный вихрь… Артур и сам раньше видел подобное, но тогда не осознавал причин.

А скоро ветер начал приносить запахи зарождающейся на юге весны, крики возвращавшихся птиц, отзвуки весенних гроз и штормов. Холмы начали зеленеть, щебетать, покрылись молодой травой, звери проснулись от спячки, похудевшие и очумевшие, ручьи и реки разлились, лес наполнился шумом первых листьев… И незаметно подступило время Белтейна.

Они валялись нежной весенней ночью с Имсом в траве под холмом и болтали о чем-то неважном, когда Артур решил, что пора.

– Скоро Белтейн, – сказал он.

– Я знаю, – засмеялся Имс и посмотрел на него, как на ребенка, чуть снисходительно и с нежностью.

– Состоится коронация, – сообщил Артур, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову.

Он не будет смотреть на Имса, он будет смотреть в синее небо на белые звезды.

– Твоя коронация? – удивился Имс. – А разве ты… не вступил официально в права тогда, на Самайн?