Глазами альбатроса

Коренное население Гавайев, безусловно, ощущало связь с акулами. А может, в своем поклонении им как покровителям они замечали то, чего не видим мы? И наоборот, восхищаясь акулами как животными, мы, конечно же, улавливаем то, что древние люди просмотрели. Но насколько акулы схожи с людьми в восприятии мира? Без родительской заботы, без привязанностей их эмоциональная жизнь должна существенно отличаться. Испытывают ли они любовь или сострадание? Наверняка нет. Но задумайтесь, насколько разной может быть любовь в понимании людей. Используя одно и то же слово, мы говорим «я люблю своего ребенка» – чувство, вряд ли доступное акулам, – и «я люблю поесть» – акулы вполне способны испытывать ощущение физического удовлетворения от еды. Какое странное и запутанное у нас с вами представление о любви, раз мы называем одним и тем же словом столь разнообразные потребности, желания, стремления, прихоти, предпочтения, удовольствия, страсти, пристрастия и идеалы. Следовало бы ожидать, что у нас будет столько же слов для обозначения этого чувства, сколько у эскимосов для снега. Но это не так. И притом что акулы мало что смыслят в любви, людям, по-моему, тоже есть к чему стремиться в этом вопросе.

Сталкиваясь лицом к лицу с чем-то непохожим на нас самих, мы нередко даем этому название, наивно полагая, что большего нам знать и не требуется, мы составляем себе общее суждение и применяем этот стереотип к целому семейству существ. И из-за этого упускаем самое главное. Возможно, если мы научимся всматриваться вглубь и запасемся терпением, мир начнет раскрываться нам со скоростью, пропорциональной нашей открытости и желанию воспринять его.

С таким вот созерцательным настроем мы, люди, плывем вслед за нашими мыслями, позволяя сигналам, посылаемым невидимой сущностью под названием «акула» – что бы это ни значило, – увлекать нас за собой. Похожи ли акулы на людей, как утверждает Крис? Мы здесь, потому что интересуемся акулами. Если Крис прав, то акулы тоже должны проявлять к нам интерес.

Вдруг сигнал прерывается. А потом неожиданно возвращается с такой силой, что Крис не может определить направление, откуда он идет.

– Ого! Акула, должно быть, где-то рядом, – говорит он.

Я сижу на термоконтейнере лицом к корме, когда громадная темная тень подплывает вплотную к мотору, она движется быстро и проявляет беспокойство. В какой-то момент она резко меняет направление, отчего вода на поверхности начинает бурлить.

– Вот это да! – кричит Брэд. – Никогда раньше не видел, чтобы они так делали!

Море умеет удивлять, заставляя испытывать то внезапный восторг, то ужас.

Вдруг прямо у самого винта из воды высовывается большое квадратное рыло. И высокий плавник плывет за нами. Преследователи превратились в преследуемых.

Дом кочевников

Вскоре после заката, когда на сцене сияют только самые яркие звезды, в прибрежных волнах появляется первая зеленая, или суповая, черепаха (Chelonia mydas). На Гавайях ее называют Honu

. Она движется с торжественной медлительностью собственного времени и делает это уже 150 миллионов лет.

Нет ничего удивительного в том, что существо столь древнее стремится заявить свои права на место в будущем. Но она не особо хочет покидать свой дом даже на несколько часов. Самка зеленой черепахи проводит в океане целых 25 лет, прежде чем впервые приступить к размножению. Как непривычно и утомительно, должно быть, после долгих странствий и скитаний вновь оказаться на суше и впервые почувствовать вес собственного тела, выбраться на берег, где каждое движение сопряжено с трением, тяжестью и давлением – ничего подобного вы раньше не испытывали. Даже опытная черепаха по несколько лет не покидает моря между периодами гнездования. Наша Honu никак не решается совершить этот важный переход от плавного покачивания на волнах к тому, чтобы выбраться на сушу. Она поворачивает назад, и ее следы смывает волнами.

Время идет. А между тем сгущающаяся тьма придает решимости черепахам, которые приплыли сюда, чтобы отложить яйца. Сейчас самый пик сезона размножения, он начинается в апреле и продолжается до сентября. Тем, кто готов к нему, ночная мгла таинственным образом придает решимости войти в чуждый и полный сложностей мир воздуха, чтобы, пройдя все испытания, родить новую жизнь.

Ближе к полуночи Джулия Рочо лежит животом вниз на пляже и заслоняет руками фонарь, пропуская сквозь пальцы только самую малость света. Ветер с моря раздувает ее выбившиеся из-под платка волосы. Я стою на коленях.

Черепаха, за которой наблюдает Джулия, вырыла углубление диаметром с собственный панцирь и устроила в нем удивительную, почти идеально цилиндрическую камеру для яиц сантиметров тридцать в ширину и примерно столько же в глубину. Ее высушенный ветром панцирь потускнел. У нее небольшая, размером с виноградинку, опухоль в основании хвоста.