– Он в самом деле это может? – спросила Ясмид Хабибуллу после того, как ушел аль-Суки.
– Однозначно. И он не единственный. Просто его не волнует, что об этом узнает мир.
Ясмид поморщилась, будто надкусив что-то кислое. Хабибулла нахмурился. Что могло его удивить? Эльвас бин Фарут аль-Суки предложил ей шанс вдохнуть новую жизнь в пламя веры.
Хоть Хабибулла во многом и был ее рабом, он все же оставался одним из старейших среди правоверных. Он негромко кашлянул, напоминая, что Господь все видит. Возможно, именно сейчас Он проявлял свою милость.
– Позови его обратно.
Хабибулла вышел и вскоре вернулся.
Ясмид жестко взглянула в глаза аль-Суки. Тот сразу же потупился, непривычный к подобному взгляду женщины.
– У тебя сто дней, чтобы продемонстрировать мне реальные успехи, – сказала она. – Если Фогедатвицу – мошенник, его труп присоединится к ста тысячам, уже удобряющим почву Себиль-эль-Селиба. Разговор окончен. Хабибулла, распорядись насчет жилья и еды для этих людей.
Она специально поручила эту задачу Хабибулле, чтобы указать обоим на их место. И отчего-то почувствовала себя при этом крайне малозначительной.
Аль-Хабор, словно отстойник, притягивал к себе все неприкаянные души пустыни. Отчаянию поддались даже мухи и паразиты. Потрепанные ветераны длившихся десятилетиями войн бродили по аль-Хабору, трясясь, бормоча или глядя куда-то в ведомую только им одним даль. Особой разговорчивостью они не отличались. Все они существовали за счет благотворительности шейха Ханбы аль-Меди аль-Хабора, местного племенного вождя. Ханба сам носил на себе отметины войн, стоивших ему руки, глаза и трех сыновей. Казалось, невозможно обеспечивать всех, в чем тоже были повинны войны, и тем не менее это как-то ему удавалось.
В свое время аль-Хабор стоял на перекрестке главных дорог и до сих пор сохранял некоторое, пусть и небольшое, значение. Торговля оставалась ограниченной, поскольку война могла вернуться в любую минуту, а надежный, отличавшийся приятным климатом оазис имел стратегическую ценность.
Половина глинобитных зданий была заброшена, а те, что сохранились лучше всего, самовольно захватили их нынешние обитатели.
Появления Гаруна никто не заметил, и мало кто обратил бы на него внимание, даже если бы он заявил о себе. Аль-Хабор был тупиком, из которого не вели никакие дороги в будущее. Аль-Хабор навсегда оставался в душах тех, кого он собирал, хотя Гаруну он казался достаточно унылым даже в яркий весенний полдень.
Никого не волновал еще один бездомный, свалившийся в общий котел. Гаруну мало что удалось узнать – где нет интереса, там нет и информации. Лишь путники могли бы поделиться настоящими новостями, но мало кто стал бы тратить время на опустившегося бродягу, единственным желанием которого наверняка было что-нибудь украсть.
Коварные щупальца отчаяния проникли и в душу самого Гаруна. Следовало двигаться дальше, пока он не опустился окончательно и не стал добычей других. Особенно страшен был рослый тупица по прозвищу Бык, который всегда ходил в компании робкого убийцы, известного как Жук.
Ночь была необычно холодной, и Гарун объединился еще с двоими, чтобы набрать топлива для небольшого костра. Они уселись вокруг огня, не глядя друг другу в глаза.
Появились Жук и Бык.
– Бык хочет жрать, – проревел Бык.
Никто не ответил. Что-то съедобное имелось только у Гаруна, но делиться он ни с кем не собирался.
Бык пинками разбросал костер.
– Я сказал…
Гарун вонзил нож сзади в правую голень Быка и резанул вниз, потом вбок. Бык даже не сразу ощутил боль и попытался повернуться, но нога его не слушалась. Гарун уклонился, чтобы тот не свалился на него.
Взревев, Бык попытался подняться. Нож Гаруна вонзился в его правый глаз.
– Только шевельнись, и я выколю другой. Твои старые дружки смогут отлично поразвлечься со слепым Быком.
Бык попытался сделать некую глупость, но Гарун его разоружил и присел рядом, глядя на кровь, стекающую с частично отрезанных пальцев.
– Хочешь провести остаток своих дней, полностью завися от доброй воли Жука? – (Бык издевался над своим приятелем лишь с чуть меньшей страстью, чем над остальными.) – Нет? А ты не так глуп, как я думал. Так что оставлю тебе один глаз. Но только попробуй меня обидеть – и второго тебе не видать.
Бык посмотрел в глаза Гаруна и не увидел в них жалости, зато узрел мрачное будущее для тех, кто разозлит этого человека. Медленно поднявшись, он захромал прочь, поддерживаемый Жуком.
– Я тебя помню, – сказал сосед-бродяга и, опустив голову, заснул.
Второй молча кивнул и, вздрогнув, подбросил верблюжьего навоза во вновь разожженный костер, после чего улегся на левый бок.
На следующее утро Гарун заметил перемены. Известие о случившемся успело разойтись, и все теперь его сторонились. Неужели сосед у костра в самом деле его узнал? Если так, определенно пора было уходить. Большинство здешних живых мертвецов были последователями Эль-Мюрида.
Осмелится ли он забрать своих животных и снаряжение? Захочет ли хозяин конюшни вообще иметь с ним дело после того, как его стало не отличить от тех, кого он пытался из себя изображать?