И вдруг… Легко, словно под лапами оттолкнувшейся птицы, над ними качнулась мохнатая ветка. Быстрый, стремительный шелест. Колесников молниеносно среагировал, но тяжелый снег помешал уйти от атаки. Сверху летел белый, клубящийся вихрь. Сверкнуло лезвие кинжала. Ал-лах акба… Пластун выбросил вперед правую руку, прикрываясь от удара. И тут же из-за стволов загрохотали выстрелы. Вихляев замершими пальцами попытался рвануть из кобуры револьвер. Но мгновенно понял, что лишнее движение делает его еще более уязвимым для вражеских пуль, и лишь сильнее вжался в снег. На выступе они лежали, точно ладони. Еще один снежный ком соскользнул с ветки и полетел прямо на спину штаб-ротмистра. Страшный удар, такой, что хрустнули позвонки. Нападавший приземлился прямо на него обоими коленями, но, не удержавшись, спружинил и отлетел в сторону. Стремительно вскочил на кривых ногах и бросился добивать соперника. Острие клинка мелькнуло у самых глаз Вихляева. Вдруг турок, сидевший на нем верхом, выгнулся назад и заскрежетал зубами. На груди лепестками брызнул в разные стороны снег. В одном месте, в другом, в третьем. Турок повалился на спину. Это стрелял Зымаев, первым подбежавший к месту засады. Колесников правой рукой смог дотянуться до своего кинжала, кистью левой сжимая острую сталь неприятеля. Зарычал раненым зверем, собирая силы в кулак, переворачивая соперника под себя, и несколько раз ударил тому в лицо оружием. Зымаев успел еще раз выстрелить, попав в живот набегавшему на него турку. Потом рванул из ножен саблю и пошел раздавать кресты направо и налево.
Как и предположил Колесников, турок было десять человек. И они решили не отстреливаться, а атаковать из засады холодным оружием. Разумно отдавая отчет, что если это русские, то соперничать с ними в стрельбе бесполезно, а вот в рукопашной, при численном перевесе, используя эффект неожиданности, шансы на успех весьма велики. Но они не учли лишь одного – это были пластуны. Лучшие из лучших, умеющие сутками без движения лежать в снегу, выслеживая врага, сражаться всеми видами холодного оружия, передвигаться по самым труднопроходимым местам стремительнее мудрого и опасного хищника. Обходиться без тепла и пищи на протяжении такого времени, что обычный человек уже бы несколько раз отправился к праотцам.
Завязалась жаркая рукопашная схватка. Теперь уже без единого выстрела, поскольку все были в одной куче. Только звон сабель и кинжалов, вскрики раненых и отчаянные, громкие выдохи, сопровождавшие удары. Кровь каплями повисала на ветвях деревьев, разбрызгивалась по снегу, обагряла людей от лиц до утопающих по колено ног.
Плетнева атаковали сразу двое. Он успел метнуть змейку в горло одному, с другим завязался на клинках. Турок оказался опытным и сильным. Это был капрал, начальник поста. Рослый, сорокалетний, с побритой до синевы головой. Он изначально оказался в более удобной позиции, чем соперник, – чуть выше на склоне. Поэтому наносил удары сверху вниз. Плетневу же приходилось отбиваться, высоко закинув голову, подставив глаза под закатное солнце. Восьмерки, круги, боковые удары – все это изматывало пластуна. Турецкий капрал, выбрав момент, попытался нанести референдерский удар, после такого сабельного приема тело неприятеля разваливалось на две части. Плетнев выдержал, отбив клинок и уходя в сторону, но почувствовал, как заломило запястье. Перебросил шашку в левую руку, правой рванул из-за пояса кинжал, поймал в перекрестье следующий выпад. Но и турок, вложивший в референдер все силы, явно смутился. Он сделал несколько шагов назад и оказался еще выше прежнего. Огляделся: от его десятка осталось четверо. Бой явно сложился не в его пользу.
– Мой сдался! Русс хороший воин! – Воткнул саблю в снег и выкрикнул что-то своим.
Плетнев тоже опустил оружие и посмотрел на сражающихся. В этот момент турецкий капрал резко рванулся к своей сабле. Клинок блеснул над головой. Сухо грянул револьверный выстрел. Турок повалился ничком на Плетнева с разлетевшейся лобной костью.
– Тьфу ты, оскоромил меня своим квасом! – Пластун сплюнул и улыбнулся окровавленным лицом Вихляеву. – Спасибо, вашбродь! Ишь ты вот, состроил гримасу, мол, сдается. Ну, турок – он есть турок.