Гнев пустынной кобры

До чего же, девки, выРазум мутите.Перед носом у меняЗадом крутите.

Карманов минировал дорогу до шлагбаума со стороны моря, ставил растяжки, прятал в снегу противопехотные мины, острые рогатки и трофейные турецкие клинки, даже установил охотничий самострел, использовав одну из винтовок.

Вихляев еще раз решил поговорить с пленным турком. Он никак не мог принять решения: что же с ним делать? Расстреливать поверженного старика не хотел, но и отпускать тоже было бы глупо.

– Ваше имя! – спросил он, подходя к пленному.

Лыткарин с винтовкой встал сбоку, положив палец на спусковой крючок.

– Зачем тебе мое имя, рус? – Старик повернул лицо, глаза его были полны слез.

– Ты эт поаккуратнее с им, вашбродь. Порой таких из себя страдальцев сделают, хочь в пору сам заплачь, а потом кинжалом в ребра, – сказал Лыткарин.

– Спасибо за совет, Спиридон Фомич!

Старик продолжал смотреть куда-то сквозь штаб-ротмистра, безучастно и устало.

– Вы его забыли? – попытался съязвить Вихляев.

– Ты его скоро забудешь. Ты доблестный воин. У нас таких нет. Но и враг должен проявить уважение.

– Вы о чем?

– Позволь мне похоронить сына. Он хорошо дрался. Прояви ко мне и к нему уважение. Я все тебе сказал, что знаю. Можешь пытать меня, но ничего не узнаешь больше. Клянусь Аллахом.

– Хорошо. Идем.

– Ох, вашбродь, – выдохнул Лыткарин.

Они спустились к месту недавнего боя. В нарастающих сумерках тела убитых и кровь страшно чернели на белом снегу. Из-за густого ельника послышался протяжный волчий вой.

Вихляев кивнул старику. Тот бросился к трупу, обнял за плечи и прижал разрубленную голову к груди.

– У нас мало времени, уважаемый!

Старик не ответил. Он бережно положил отрубленную кисть в свой карман, перетянул веревкой развалившийся череп и взвалил останки на плечи. Поднялся к выступу, на котором еще совсем недавно были атакованы Вихляев и Колесников. Под выступом темнела небольшая ниша. Турок положил в нее труп сына и стал закладывать камнями. Никто не увидел, как тускло блеснул клинок в руке пленного. Острие мгновенно нашло ложбину между ребер и тут же провалилось по самую рукоять. Старик повалился на груду только что им сложенных камней.

– Прохлопали мы с вами, вашбродь! Зарезал он себя! – Лыткарин смотрел на судорожно дергающуюся плоть.

– А где был клинок?

– У сына евонного и был. Они столько порой на себе ножей всяких носят, сколько даже Мишка Плетнев не видел.

– Ну вот, само все и разрешилось, – сказал Вихляев, отворачиваясь от умирающего.

…Зымаев промыл рану водкой, дал сделать несколько глотков Колесникову.

– Ну, терпи теперь ужо, Яша.

Колесников стиснул зубами рукоять нагайки. За дверью пел Свистунов. И от его пения и впрямь на душе у всех светлело.

Моя милка так плясала,Да мысочком об порог.И любовь теперь не греет,Не налазит и сапог.

Зымаев зашил рану и наложил тугую повязку. Отер пот со лба.

– Ну все пока. Теперича штаб-ротмистра лечить надо. А ты, Яша, поспи.

Он вышел. Огляделся. Увидел хромающего Вихляева.

– Вашбродь. Иди, глянуть надо быть. Вишь, захромал уже. Спина дело нешуточное.

– Иду. – Вихляев оглядел лагерь, удовлетворенно кивнул и направился к Зымаеву, на ходу распахивая шинель.

Зайдя в камору, лег на соседнюю лежанку.

– Вы как, Яков? Зымаев не коновал? – пошутил, как шутят, пряча поглубже страх.

– Не-е-е. – Вверх поднялся большой палец. – Ежли бы что, то я бы его стал звать Коноваленко. Был у нас один такой. Вспоминать жуть. Не боись, вашбродь. Сделает, как надо.

– Чего уж бояться!

– Э-э, господин штаб-ротмистр. Да у тебя тут, парень, несколько косточек хорошо повыбито. Шибко басурман тебя ухайдакал. – Зымаев провел пальцами вдоль позвоночника.

– И что теперь? – Вихляев повернул голову.

– Да по-хорошему бы надо в госпиталь.

– Возвращаться мы не можем, Петр Васильевич. Сделайте так, чтобы я мог передвигаться.

– Передвигаться сможешь, но лечить надо срочно бы. А то худом большим обернется. Один знакомый мой вовремя не полечил, так потом и сел на лавку пожизненно.

– Что можно сделать?

– Могу наложить тугую повязку, но никаких резких движений, толчков, не дай бог падений. Ежели встанет правильно, то твоя удача. Ну а нет, так на все Его воля!

На реке стоит Мария,

Ляжки са-ха-рны.Из кустов глядит Иван,Громко а-ха-ти.Не гляди ты на нееДа не а-ха-ти.Как не сдюжит скорлупа,Будешь пла-ка-ти.

Свистунов ввалился в камору, держа впереди себя вязанку хвороста.

– Эх, робяты. Поспать бы сейчас с жиночкой.

– Федька, ты хочь минуту можешь не думать об этом? – Зымаев продолжал щупать пальцами спину штаб-ротмистра.

– Ладно. Умолкаю.

– Продолжайте, Федор. – Вихляев тихо улыбнулся в рукав шинели.

– Нет уж. – Свистунов обиженно замолчал, ломая об колено хворостины.