Гнев пустынной кобры

Кинулся помогать остальным. Зымаев с Лыткариным прижали турецкого солдата к стволу сосны. Тот был в приличных годах, о чем говорили седые, точно снег, обвислые усы и сморщенное, как печеное яблоко, лицо. Он опустил саблю и, проявляя древнее мужество, подставил горло под клинки. Но пластуны не торопились убивать, вопросительно глядя на штаб-ротмистра. Свистунов кулаками месил кого-то в снегу, сидя на сопернике верхом. Голова от ударов уже давно превратилась в месиво из крови, снега и вывалившихся мозгов. Карманов вел бой с гибким и очень смуглым воином, на голове которого сверкала яркими красками чалма. Они оба стоили друг друга. То нападал один, совершая хитроумные телодвижения, а другой уходил, выставляя защиту. То шел в атаку другой, демонстрируя невероятные атакующие комбинации. Плетнев подскочил сзади к турку и молниеносным взмахом перерубил сопернику Карманова подколенные жилы. Тот удивленно посмотрел так, словно впервые столкнулся с нападением сзади.

– Вот те и обезьянка ловкая! Добивай ужо. Не обессудь, коли до конца не досмотрел! – Плетнев сунул шашку в ножны.

Турок с еле слышным стоном повалился в снег. Тонкие черты лица скривила боль. Карманов подошел на шаг. В воздух взметнулась турецкая сабля – соперник не собирался сдаваться, даже лежа с перерубленными сухожилиями, он выразил готовность продолжить. Попытался подняться, темно-красный рот раскрылся и растянулся в стороны, обнажая стиснутые судорогой зубы. Карманов нанес резкий поперечный удар – отрубленная кисть вместе с саблей и дорогим перстнем на среднем пальце полетела, рванулась из культи вверх небольшим фонтаном кровь. Второй удар раскроил череп вместе с красно-зеленой чалмой на две половины.

– Свистунов, хватит! – Вихляев поднялся, поддерживая поясницу правой рукой. – Все живы? Колесников, вы как?

– Ничего, вашбродь! Може, еще погуляем по полюшку. Ты-то сам, гляжу, еле ноги волочишь!

– До свадьбы заживет, – отмахнулся штаб-ротмистр.

– Мишка Зымаев по хамама ихним ходит, знает, паразит, как спину лечить. Меня так в бане пятками своима топтал, што я этого паразита чуть потом на лоскуты не пустил. – Колесников улыбнулся, зажимая рукой хлеставшую из плеча кровь.

– Зымаев, оставьте пленного с Лыткариным и окажите помощь Колесникову.

– Слушаюсь, господин штаб-ротмистр. За Ванькой-то вечно глаз да глаз. Чуть не уследишь, так вляпается. – Зымаев бежал к раненому пластуну, на ходу выдергивая бинт из-за пазухи.

Вихляев подошел к пленному и заговорил на турецком:

– Есть еще кто-то из военнослужащих здесь?

Турок в ответ мотнул головой.

– Хорошо. – Вихляев с долгим прищуром заглянул в глаза турку. – Где следующий пост?

– В одном поприще, – низким, хриплым голосом ответил старик.

– То есть, хотите сказать, один дневной переход?

– Да.

– Какова численность военнослужащих на нем?

– Десять человек. Везде по десять.

– Сколько постов до дороги из Каппадокии в Амис?

– Еще один.

…Пожалуй, спрашивать его больше не о чем, подумал штаб-ротмистр… Так, разве что ради любопытства.

– Как узнали о нашем приближении?

– Услышали стрельбу далеко. Он, – старик указал на воина в чалме, – мой сын Якуб далеко умел слышать. Он сходил вам навстречу по другой тропе, поэтому вы не увидели никаких следов. Мы сделали засаду. А теперь убей меня!

– Успею. – Вихляев отошел в сторону и скомандовал Лыткарину: – Свяжите его, пусть пока побудет с нами.

– А может, его того, вашбродь? – Лыткарин провел ребром ладони по своему горлу. – Чего на него глаза пялить. Жрать ведь, поди, давать придется.

– Расстрелять всегда успеем. Ладно. Делаем привал. – Вихляев кивнул в сторону поста. – Карманов, сходите и осмотрите объект. Потом скажете. – Штаб-ротмистр тяжело опустился на снег. – Карманов, отвечаете за лошадей.

– Да здесь они все, вашбродь. Эта скотина дюже любопытна бывает. Смотрели на нас, поди ж, как мы на обезынку в цирке!

– Вы бывали в цирке?

– А то ж. Батя давно еще в город с собой на ярмарку брал. Там обезынки, ох, парень, до чего смешные.

– Не обезынки, а обезьянки. А впрочем, так даже лучше.

Как сгулял Никола в Крым,Не цалованный.Девки бегают за им,Сиськи в стороны.

Девки, эх, ядренать вошь,Манят ласками.Выбирай какую хошь,Все побаския.

– Свистунов!

– Да, вашбродь. – Казак неохотно прервал частушки.

– Прекратите, Свистунов. Голова раскалывается. Нашли время!

– Э-э, вашбродь, не знаете вы казака свово! Он ведь как: коли запел казак – значится, душа правая, коль не поет – то кри́вая. А по-другому как? Худо, как мой племяш, вернулся после года войны с одной ногой, да и залег на печи. Мати его и так и эдак, а он лежит, только лицом сереет пуще день ото дня. Потом запил, а опосля и драться начал по хате: то мать толкнет, то батю огреет. Девка была, невеста, ушла куда подале от такого. А он все пил, пока головой не тронулся. Так и повесился в сарае. А вот если бы кто ему подсказал, как вовремя смраду с души выгнать, то и жил бы по сей день.