Гобелен с пастушкой Катей

Я без утайки изложила историю (о которой как-нибудь после), Розалия всплеснула руками и разъяснила, что за остальные ценности не ручается, но вот брошка (каковую она» прости, деточка, никогда не возьмет, спасибо») сделана не из богемского хрусталя, а из подлинных рубинов на соответствующем металле. Двенадцать мелких камней хороши, но ординарны, а центральный, овальный кроваво-алый, почти в ноготь величиной — это солидное состояние. Покойный папа держал в руках подобные камни лишь считанные разы за свою карьеру, когда ему доводилось обновлять фамильный гардероб одной польской графини к трехсотлетию дома Романовых. Вот такие новости поведала его дочка Роза.

Мое удивление не поддавалось описанию. На подзеркальнике давно пылилась шкатулка, полная «богемского» барахла, а кузина Ирочка держала бижутерию из того же источника вразброс и где попало, на зеркале, в сумке, в ящиках стола. И вдруг компетентная Розалия умоляет взять подарок обратно и тщательно спрятать! Через день она спешно нанесла визит на нашу с Ленькой квартиру, изучила содержимое шкатулки и опустилась в кресло без сил.

— Деточка Катенька, — сказала Роза, когда обрела дар речи. — Мне жаль, что с Леонидом у вас не очень… Я с первого раза тебя приняла и полюбила, но и во сне тогда не могло присниться, что мой балбес привел в дом такую состоятельную девочку.

Вскоре последовал наш развод, Роза очень жалела, что вместе с деточкой Катей из семьи уходит состояние, но держалась героически и не взяла рубиновую брошь даже на прощание. Прелестная женщина, я уже, кажется, упоминала. Мои личные мама с папой получили сведения от Розалии Яковлевны непосредственно и незамедлительно, но отнеслись к свалившемуся богатству скорее с опаской, чем с радостью.

Полвека гонений на обладателей имущества сделали свое дело, и мои предки предпочитали честную бедность внезапной возможности оказаться наследниками прибалтийских фабрикантов. В соответствии с фамильным полугласным уговором, мама и тетя Рита пропустили законную очередь к наследству и оставили несомненные, но сомнительные ценности в нашем с Иркой распоряжении, только потребовали убрать с глаз и не раскидывать по видным местам.

Мы повиновались, и единственный раз Ирочкина доля была надета на свадьбу с Борисом, но никого особо не поразила. Гости решили, что это бижутерия, правда, хорошо подобрана к платью. В действительности свадебное платье Ирка шила под свою половину наследства, но, увы, никто не оценил. Свою часть сокровищ я выводила в свет редко, а на время отлучек из дома отвозила к родителям вместе с шубой и документами. На случай пожара или наводнения. О ценностях пока достаточно.

Родители накормили меня впрок до возвращения из Штатов, мама тщательно спрятала драгоценную шкатулку (на антресоли, в сундук, под бекешу деда с отцовской стороны), мы побеседовали втроем о ближайшем будущем, потом мы с папой направились на прогулку.

Папе я призналась честно, что кардинальных перемен в своей судьбе не планирую, он вздохнул и пообещал держать информацию в секрете от мамы. Ее планы доходили уже до обмена квартир.

Когда мы вернулись, мама сделала попытку покормить ребенка еще раз, однако после тяжкой семейной баталии согласилась на компромисс и ухитрилась завернуть впрок всю пищу, хоть немного поддающуюся упаковке.

В два часа Гарик встретил меня у метро и подумал, что я зачем-то несу шубу обратно. Мы с ним хотели погулять по Москве, но таскать продовольственный склад оказалось слегка обременительно, пришлось двинуться домой, разложить и частично съесть провизию.

Лишь в сумерках мы добрались до Чистых Прудов, добросовестно обошли реликвии моего детства, полюбовались на дом с рыцарем над фронтоном, выпили кофе на верандочке над прудом и мимо памятника Грибоедову отправились на метро в обратный путь.

Дома я посвятила известный отрезок времени тщательным сборам: упаковала вещи в гобеленовую сумку, затолкала деньги и документы в меньшую сумочку, рассовала оказавшиеся без места косметику с парфюмерией, приготовила форму одежды для предстоящего вояжа через океан, повесила на видное место снаружи. Словом, занималась делом битых два часа, не меньше.

Гарик взирал на приготовления с приличествующей грустью, даже оказал посильную помощь. Он единственный среди родных и знакомых не выразил немедленного желания ехать со мной, не то чтобы вместо меня. Что касается назойливого родича Сурена, то Гарик обмолвился предыдущим днем, что кузен в основном интересовался днем моего возвращения и передавал пламенный привет.

Где-то в районе девяти часов пополудни позвонил Отче Валентин, напомнил, что они с Антоном будут у моих дверей в 4.30 утра, советовал заблаговременно отправиться к Морфею, чтобы не проспать момент отъезда. Получасом позже аналогичным наставлением осчастливили родители, еще через пятнадцать минут позволения дать мне тот же совет попросила Верочка.