Год гнева Господня (СИ)

— Нет. Не из-за котов. Я человека убил. Хотя человечек тот и был, прямо скажем, так себе, но лишивший жизни не может оставаться клириком. В общем, пришлось мне бежать из Парижа.

— Ты получил тогда мое письмо? — Обернувшись, Арно пристально посмотрел в глаза Бидо.

— Мне передали его позже. Но я тогда уже был за Рейном. Спасибо тебе за хлопоты.

Арно молча кивнул.

— Что за человек? За что убил? — не унимался любопытный Мартен.

— Да глупая история вышла, — тяжело вздохнул Бидо. — Восемь лет назад это было. Мы с Арно учились тогда на факультете искусств,* и через пару месяцев должны были держать экзамен на бакалавра. Тогда как раз рождественские каникулы заканчивались…

[*Семи свободных искусств]

— Каникулы — это что? — не понял Мартен.

— Дни, когда нет учебы, когда можно уехать домой. Основные каникулы — это летом, после Иоанна Крестителя и до Святого Ремигия* или пораньше. А рождественские — это несколько дней после Рождества Христова. Тогда, как обычно, многие схолары и магистры разъехались, Латинский квартал обезлюдел. А мне по жребию выпало остаться в коллеже, вместе с нашим магистром и капелланом, чтобы присматривать за имуществом, — Бидо задумался и умолк.

[*24 июня и 1 октября соответственно]

— И что было дальше? — дернул его за рукав Мартен.

— А? — очнулся от воспоминаний Бидо. — Дальше? Был такой человечек по имени Грифф — точнее, его все так звали. Ходили слухи, что он держит лупанар на улице Пуаль-де-Кон…

— Что за лупанар? — не понял Мартен.

— «Дом волчиц», он же «закрытый дом» или «дом терпимости». Сейчас их еще стали называть борделями, домами на берегу.* В общем, был вечер Крещения. Арно попросил меня пойти с ним на встречу с этим Гриффом. Не знаю, что у них там за дела были, но Грифф этот был типчик весьма опасный. Я первым пришел в тот кабачок, где мы должны были встретиться. Хотя кабачок — это громко сказано: на нижнем этаже там была грязная рыгаловка, а на верхнем — «комнаты радости». Я уж догадался по голосам и прочему. Очень не люблю я эти дела.

[*Bord— фр. «берег, край». В данном случае — ложная этимология]

Бидо потер свой массивный подбородок и продолжил:

— Как бы там ни было, сижу я, жду Арно, народу никого, только две пьяные проститутки в углу сидят и на меня таращатся. Потом спускается этот Грифф. Я ему говорю, мол, чего бы нам не пойти отсюда в другое место, более приличное? А он сразу давай на меня наскакивать: дескать, а тут тебе чем не приличное? Я ему в том духе отвечаю, что, может, для него потаскухи — и приличные женщины, для меня же — нет. На что этот мерзавец мне и заявляет: «Да эти потаскухи не менее приличны, чем твоя мамаша!» Я не выдержал, ударил его. Он упал назад, ударился головой о лавку. Лежит, не шевелится, только кровь из затылка течет струйкой тонкой. Тут Арно заходит. Я рассказал ему, как все было. Он мне говорит: есть один знакомый схолар с медицинского факультета, нужно быстренько сбегать за ним. Я побежал. В коллеже того медика не оказалось, пришлось его разыскивать по всей Соломенной улице. Пока нашел его, сильно подвыпившего, пока привел — уже поздно было. Схолар тот осмотрел Гриффа, попереворачивал его туда-сюда и только развел руками — дескать, медицина тут бессильна. Я, конечно же, испугался: вот-вот нагрянут люди прево, повяжут меня — и пиши пропало.

Бидо перевел дух, вытер со лба крупные капли пота и продолжил:

— Хорошо, Арно был рядом. Он мне сказал, что и как делать. Я тут же побежал в коллеж, похватал свои вещички и направился в таверну «Сосновая шишка», где мы условились встретиться. Уже за полночь подошел Арно. Рассказал, что и как. Оказалось, одна из проституток — тех, что сидели в углу — узнала меня. Ну и, естественно, разболтала все прево: дескать, это был Большой Бидо из Наваррского коллежа. Откуда она меня могла знать — ума не приложу. Тогда Арно говорит мне: «Ступай в Гурне-сюр-Марн, это милях в восьми к востоку от Парижа, там настоятелем церкви служит мой старший брат Изарт; укройся у него первое время». И письмо тут же написал брату, чтобы принял меня и приютил. А пока я буду отсиживаться в Гурне, Арно напишет прошение о помиловании. Он сказал, что должно сработать: ведь убийство неумышленное, ответом на оскорбление, совершено в первый раз и по молодости лет, да и покойный был человеком сомнительных душевных свойств.

Бидо сорвал с поля лиловый цветок горечавки, растер его между пальцев, понюхал, затем продолжил свой рассказ:

— Так оно всё и вышло в итоге. Несколько месяцев я отсиживался у брата Изарта, да хранит его Господь, потом Арно прислал письмо о том, что пришло помилование от короля. Только я к тому времени уже ушел из Гурне, и письмо это мне передали сильно позже, уже когда я был в имперских землях, за Рейном. Очень не хотелось обременять доброго Изарта, а тут как раз бродячие жонглеры меня с собой позвали. Сказали, с такими ручищами и с такой шеей быть мне первым борцом. Ну я и пошел.

— И ты все восемь лет был жонглером? — спросил Мартен.