Год, какого еще не бывало

        — Да считай каждый день, — ответил Гарри. — Или, точнее, ночь — с тех пор как мне полегчало и я перестал спать днем. Кстати, знаешь, что интересно? Я заметил, что эти сны строятся по определенной схеме. В них всегда две части, и первая обязательно про прошлое. Причем чем дальше, тем глубже в прошлое, — он приумолк, считая на пальцах, потом продолжил: — Сначала мне приснился Кричер, потом я видел, как Снейп отрезает у тебя прядь волос для Полиморфного зелья. Потом — как слизеринцы затевают какое-то жульничество на квиддичном матче, и как Дамблдор нанимает Арона вести ЗОТИ, а потом — как летом обновляют защитные чары в Хогвартсе, ну и все такое прочее. И все это довольно безобидно, кроме Кричера, конечно.

        — И ты уверен, что все, что тебе снилось, — правда?

        — Ну, дня через два после сна про квиддич Рон в письме написал кое-что, из чего я понял, что все было на самом деле. И я спрашивал Снейпа про обновление защиты в Хогвартсе. Его совершенно потрясло, насколько мой рассказ был всесторонним и подробным — так он выразился. Не знаю точно, правда ли мантия Арона запуталась в механизме лестницы у входа в кабинет Дамблдора, но думаю, что так оно и было.

        Ремус нахмурился и снова откинулся на подушку.

        — А вторая часть? Там есть какая-то закономерность?

        — С этим сложнее, — признался Гарри. — То есть, я думаю, что есть, но какая, пока не догадался. Пока мне кажется, что мне снятся случайные вещи. Как дом Дурслей рухнул, я тебе уже рассказывал. Потом еще снилась поляна в лесу. Вокруг никого, но такое какое-то жуткое ощущение... трудно передать. Потом приснилась маленькая каменная комната, почти конура. И мне жутко хотелось пить.

        — Что еще?

        — Гм... — Гарри задумался. Он отчетливо помнил сон, но подобрать нужные слова оказалось нелегко. — Я лежу в больничном крыле в Хогвартсе, и у меня все болит. Я ничего не вижу, но запах ни с чем не перепутаешь... — Ремус улыбнулся, и Гарри подумал, что тот понимает, о чем речь. — И я кричу и зову Снейпа. Ко мне подходит кто-то еще, но я вырываюсь. И странное ощущение: с одной стороны, мне только он и нужен, но как только он появляется, меня чуть не вывернуло наизнанку от одного запаха, — он приумолк. — Дичь такая, да?

        — Я бы не сказал, — возразил Ремус. — Еще что-нибудь?

        — Угу, дальше все еще страннее. Я почему-то живу в хогвартских подземельях, а не в Гриффиндорской башне, и Рон с Гермионой приходят меня навещать. И я уже могу видеть. И вот Рон говорит какую-то гадость про слизеринцев, а я ему как дам...

        — Заклинанием? — воскликнул Ремус.

        — Да нет, кулаком. Беру пример с Гермионы, она пару раз здорово засадила Малфою в челюсть. — Гарри умолк, стараясь вспомнить еще что-нибудь. — А, был еще сон, где Малфой называет меня братом, а я смеюсь. Если это не извращение, то я уж не знаю что.

        — Хочешь, расскажу, что я насчет всего этого думаю?

        Удивленный, что Ремус сначала спросил, Гарри перевернулся на бок, лицом к собеседнику.

        — А там будет что-нибудь про накопившиеся темные эмоции?

        — Насколько я понимаю, не хочешь.

        — Да нет, хочу, — решился Гарри. — Говори уж. Может, они у меня и накопились. Сначала я так не думал, но все эти сны, особенно те, что про меня, не очень-то радостные.

        — Это первое, на что я обратил внимание, — заметил Ремус, садясь и прислоняясь к изголовью. — И вторая половина всех снов — про тебя.

        — Кроме сна про Тисовую улицу.

        — А ты думаешь, что сны про Тисовую — это не про тебя, Гарри?

        — Гм... может, и про меня.

        — Далее, думаю, ты правильно предполагаешь, что первая половина снов выражает твое умение видеть прошлое. Интересное проявление силы... особенно если считать, что раньше ты не обладал такой способностью.

        — Ты тоже видел мою оценку за СОВу? Или тебе Снейп сказал?

        — Просто догадываюсь, — ответил Ремус. — Кроме того, подлинный дар ясновидения — большая редкость. Я бы предположил, — продолжил он, — что назначение первой части снов ровно одно: дать тебе понять, что это не простые сны, а видения, к которым следует отнестись серьезно.

        — Да какое это имеет значение, что Арон настолько глуп, что не в состоянии подняться по вертящейся лестнице и не порвать мантию в клочья! — не выдержав, рассмеялся Гарри. — И я и без видений знаю, что слизеринцы вечно мухлюют, Ремус!

        — Вот именно.

        — Чего?

        — Значения эти мелочи не имеют, тут ты прав. Но они указывают на то, что сны твои — не просто сны. И что на вторую их часть — ту, что о тебе, Гарри, — следует обратить внимание.

        Гарри попышнее взбил подушку.

        — Ага, понимаю. Но что значит эта вторая часть? Ты видишь какую-нибудь закономерность? Кроме того, что все эти сны обо мне?

        — Они отражают твое сложное, двойственное отношение к самым разным вещам, — сообщил Ремус, в упор глядя на него.

        У Гарри возникло ощущение, что Ремусова интерпретация ему вряд ли понравится.

        — Продолжай, — сказал он мрачно, глядя тому в глаза.

        Ремус резким движением погасил свет, поморщившись, поскольку ему пришлось применить магию, чтобы выключить волшебную лампочку у кровати.