Год, какого еще не бывало

        По окружавшим его каменным стенам пошла рябь — точно по водной глади, в которую бросили камень.

        Закрывший глаза Гарри этого не видел. Но чувствовал — чувствовал, как поднимается магия из глубин его души.

        Он нырнул еще глубже, стараясь вызвать чувства еще темнее гнева или ярости: жажду убить, уничтожить, растоптать — как топтали его все эти годы, день за днем... У него никогда не было семьи, не было дома; никто не заботился о нем, никто не дарил любви, о которой каждый ребенок — даже жалкий уродец — молит всей душой...

        «Уничтожьте четвертый дом по Тисовой улице», — как наяву услышал он голос Малфоя. Гарри рассмеялся — хриплый смех куда больше подходил выжившему из ума старику, чем шестнадцатилетнему мальчишке — и открыл глаза. Воздух вокруг дрожал от вышедшей из повиновения магии; по стенам снова пробежала рябь, потом они замерцали, светлея на глазах, становясь прозрачнее, — казалось, можно проникнуть взглядом в самое сердце камня.

        Но на этом силы Гарри, увы, совершенно иссякли. Ноги подогнулись; он привалился к стене и мешком рухнул на каменный пол, хватая ртом воздух. Тело болело так, словно он добрые сутки не слезал с метлы, а мозг, казалось, превратился в какую-то кашу — об окклюменции не было сил и думать.

        Ему все же удалось кое-как воздвигнуть стену огня — за миг до того, как он потерял сознание и голова его с отвратительным стуком ударилась об стену.

* * *

        Разбудила Гарри мысль, к огню не имеющая никакого отношения.

        Пить.

        Ужасная, иссушающая жажда, пробравшая его до самых костей.

        Сколько же времени он уже заперт в этой клетке, сколько времени провалялся в беспамятстве?..

        Он вдруг подскочил, поняв то, что должен был понять давным-давно: «Мои сны! Ремус ошибался — никакие они не символы. И не имеют отношения к «двойственному восприятию» и к тому, что «в эмоциональном плане я заперт во тьме»... хотя сейчас я действительно в ней заперт. Но мои сны не об этом — они и впрямь вещие, они сбудутся на самом деле...»

        На грани паники, он укрепил стену пламени, поместив поверх нее чувство одиночества и отчаяния, — чтобы получить возможность спокойно все обдумать.

        «Уничтожьте четвертый дом по Тисовой улице… наверно, это уже произошло… Малфой давно уже это велел — иначе бы не хотелось так пить. А с Дадли что — спасся? Когда дом рухнул, внутри его не было, но это ничего не значит… Поляна, и кто-то приближается… или что-то — наверно, я видел место встреч Упивающихся… Клетушка, и пить страшно хочется… все, все правда! И что же случится потом?»

        Ответ должен был напугать Гарри — уж слишком страшным он получался. Но почему-то не напугал. Наоборот, придал сил.

        «Я выживу, — понял Гарри. — Выживу — что бы ни произошло в Самайн. Окажусь в Хогвартсе... в больничном крыле. Я буду слеп, у меня все будет болеть, но это не навсегда — я уже выздоравливал, выздоровею и теперь. Видел же я, что со мной все в порядке... вот только почему-то живу не в Башне вместе с друзьями, а в подземельях — причем вполне там прижился... ой, зараза — так значит, и это сбудется?! И то, как бью Рона за то, что он оскорбил слизеринцев, и то, как смеюсь, услышав от Малфоя, что мы братья... Да не ехидно смеюсь — ты что, мол, рехнулся? — а от радости: ну конечно же, братья... И то, этот безумный крик на змееязе — этот сон тоже вещий...»

        В памяти всплыли слова, произнесенные некогда Трелони: «Сны показывают нам, что может быть, а не то, чему быть непременно...»

        Гарри даже застонал вслух. Ну почему именно сейчас пришло в голову, что, возможно, его преподавательница все-таки знала толк в прорицаниях?! Нет, уж лучше слепо верить, что сны сбудутся, даже если несколько последних и смущали его теперь куда больше. С ними он потом разберется. А пока нужно сосредоточиться на самых первых снах... и верить, обязательно верить: какую бы гадость ни замыслил Волдеморт, Гарри все равно выживет.

        Мысль помогла — отчасти, по крайней мере. Его будут пытать, но не убьют. Он сумеет сбежать — хоть и ослепнет. Как-то сумеет. И нечего зацикливаться на том, как и что произойдет, или гадать, как избежать опасностей.

        А сейчас только и можно, что постараться приготовиться к тому, что его ждет. Чем больше знаешь заранее, тем легче, — а потому стоит обдумать, что же именно узнал о нем Волдеморт. Тут не только сны, но и язвительные замечания Люциуса Малфоя о чулане и о том, что еще сообщил Упивающимся дядя Вернон.

        Дядя Вернон, который все бы отдал за смерть Гарри. Дядя Вернон, который сам уже мертв — лишь потому, что выбрал не тех союзников в своей борьбе с племянником. Так о чем же, кроме чулана, мог рассказать им Вернон Дурсль? Ну, может, не совсем рассказать — Люциус и с помощью легилименции мог бы все выяснить, — но разницы особой в любом случае нет. Дядя Вернон все равно хотел причинить Гарри как можно больше вреда.

        Так что же по-настоящему опасного он мог сообщить?