Читаем Гоголь и географическое воображение романтизма полностью

Дистанция наблюдения в «Страшной мести» меняется в зависимости от лежащих в основе образа карт. Карта рельефа Европы Риттера, обосновавшая описание Карпат, отстраняет наблюдателя от исторической реальности, от «политического тела» Европы и предлагает взгляд sub speciе aeternitatis. Карта Боплана, наоборот, представляет взгляду исторически и географически конкретный образ Украины. При соотнесении этих двух ракурсов (карт) Украина предстает как приближенный к взгляду наблюдателя участок общего рельефа Европы, один из ее пейзажей в тотальном пейзаже мира, как это представлялось Гердеру и географам начала XIX в. Получается, что географический пейзаж Европы был тем большим фоном, на котором в начале 1830‐х гг. вырисовывалась для Гоголя его Малороссия. Способ ее репрезентации был предусмотрен в «Нескольких мыслях о преподавании…»: описание Карпат, пейзаж долины Днепра представляют собой те «раздвигающиеся точки», которые должны стать «картинами» в «речах преподавателя» и в воображении учащихся.

С. Альперс отмечала, что в голландском искусстве обращение художников к картам было обусловлено высокой значимостью информации, которая на них запечатлевалась. Если посмотреть с этой точки зрения на картографический образ Карпат Гоголя, то вопрос об информации осложняется интенсивной переработкой научного пейзажа в художественный. И все же пейзаж Карпат сохраняет за собой функции географического описания: он начинается с обозрения всего горного массива Карпат с «нечеловеческой» картографической перспективы, а потом этот картографический ландшафт насыщается сведениями, почерпнутыми из авторитетных для того времени источников. В этом отношении к «Картам…» Риттера следует добавить этнографический материал о «венгерском народе», который Гоголь должен был знать от своего учителя И. С. Орлая[436]

.

В статье «Несколько мыслей о преподавании…», по горячим следам которой Гоголь создавал «Страшную месть», утверждалось:

При исчислении народов, преподаватель необходимо обязан показать каждого физиогномию и те отпечатки, которые принял его характер, так сказать, от географических причин: от климата, от положения земли, как величественная, разительная природа подымает человека до идеальности и деятельного стремления духа, как роскошная и упоительная, вдыхает в него чувственные наклонности (§ 12).

Восходящее к философии Гердера и Ф. Шеллинга и к географии Риттера представление Гоголя о связи между народом и его природным окружением позволяет увидеть в пейзаже Карпат создаваемый им географический аналог историческому повествованию, на которое ориентирован сказ «Страшной мести». Карпатские горы не только и не столько место сюжета, сколько его первопричина: как неизбежный географический фактор, как театр для истории народа они порождают эту историю и ее мотивируют: сюжет повести опирается на противопоставление реки и гор, на которых лежит печать нечеловеческих событий времен творения и за которыми обитают чужие племена. Герои этой повести соответствуют «величественной, разительной природе», как писал Гоголь в статье, их конфликты – отзвук конфликтов, разыгрывающихся в теллурическом слое. За всем этим смысловым пластом стоит история и география Украины.

Таким образом, в «Страшной мести» – повести с наиболее явно выраженным историческим контекстом во всех «Вечерах…»[437]

 – Гоголь делает первую попытку художественной геоисторической концепции, выстроенной соответственно европейскому географическому воображению современности. Эта концепция сочетала природный детерминизм Гердера, натурфилософию Шеллинга и географию Риттера[438]
. Ход гоголевской мысли для 1830‐х гг. не был нов, по крайней мере среди западноевропейских историков[439]. Однако Гоголь перенес эту мысль в область литературы: исторический панорамный пейзаж Украины в «Страшной мести» был создан на вполне научной для того времени основе. Поворот к необычным источникам в повести «Страшная месть» определил появление в репертуаре скопических режимов писателя картографического взгляда, с которым для него актуализировались некоторые важные географические и картографические идеи его времени: о Божественном плане творения земли, на которой природа и человек развиваются в единой системе взаимоотношений, о зависимости народа и его судьбы от природного театра его жизни и о значительности той информации, которую несут картографические источники. Все эти идеи сохранили свое значение на протяжении всего творческого пути Гоголя.

Н. В. Гоголь

«Тарас Бульба» (фрагменты)

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Лекции по русской литературе
Лекции по русской литературе

В лекционных курсах, подготовленных в 1940–1950-е годы для студентов колледжа Уэлсли и Корнеллского университета и впервые опубликованных в 1981 году, крупнейший русско-американский писатель XX века Владимир Набоков предстал перед своей аудиторией как вдумчивый читатель, проницательный, дотошный и при этом весьма пристрастный исследователь, темпераментный и требовательный педагог. На страницах этого тома Набоков-лектор дает превосходный урок «пристального чтения» произведений Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого, Чехова и Горького – чтения, метод которого исчерпывающе описан самим автором: «Литературу, настоящую литературу, не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого "желудка" души. Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, – тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней; ее нужно разгрызать, с наслаждением перекатывая языком во рту, – тогда, и только тогда вы оцените по достоинству ее редкостный аромат и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови».

Владимир Владимирович Набоков

Литературоведение