Гоголь и географическое воображение романтизма

Ах! Я хотел бы быть в степяхОдин с ружьем неотразимым,С гнедым конем неутомимымИ с серым псом при стременах.Куда ни взглянешь, нет селенья,

Молчат безбрежные поля,И так, как в первый день творенья,Цветет свободная земля.Там не просек ее межамиЛюдей бессмысленный закон;Людей безумными трудами

Там божий мир не искажен;Но смертных ждет святая доля:Труды, здоровие, покой,Беспечный мир, восторг живой,Степей кочующая воля.

Ах! для чего ж я не в степяхОдин с ружьем неотразимым,С гнедым конем неутомимымИ с серым псом при стременах?[452]

Бодрый тон стихотворения, миф о просторном, безлюдном, естественном природном мире, свободном от условностей и обязанностей обществу, наслаждение одиночеством охотника в «диком» пространстве – все эти мотивы воспроизводили, скорее всего, некое общее представление о степях, бытовавшее в тогдашней образованной среде.

Тем не менее стихотворение Хомякова было одним из немногих, и Гоголю, поставившему перед собой задачу создать образ степей как историко-географический образ Украины, оно мало чем могло помочь. Эту задачу он решал в поиске и изучении источников. Опираться только на собственные впечатления, которые, несомненно, присутствуют в описаниях степи, писатель не мог, так как в его личном опыте не было тех обширных пространств, о которых он рассказывал[453]

.

В качестве географического аналога истории Украины образ степи в творческом сознании Гоголя оформился не сразу. В «Страшной мести», для которой важны контексты истории и географии, писатель сосредоточил взгляд на западной границе Украины – Карпатских горах, и на ее центральной географической оси – на Днепре. В других повестях «Вечеров на хуторе близ Диканьки» есть только упоминания степи, однако в отдельную пейзажную тему они не складываются и по значению не могут быть поставлены рядом с образами Днепра или Карпат. Только в статьях о Малороссии и в «Тарасе Бульбе» происходит явное переосмысление Гоголем географических аспектов украинской истории, и степь начинает функционировать как решающий фактор жизни и судьбы народа, а также – как географический образ, этой судьбе параллельный.

Все тексты по истории Украины были написаны Гоголем в конце 1833-го – первой половине 1834 г. и восходят к замыслу написать «Историю Малороссии» «от начала до конца» «или в шести малых, иль в четырех больших томах»[454]. Параллельно обдумывался план «общей истории и общей географии» под названием «Земля и люди». Название этого труда отражает характерный для Гоголя-историка принцип мыслить геоисторическими единицами или «пятнами эпох», как считал Л. В. Пумпянский на основе статьи писателя «Мысли о географии»[455]. Гоголевские описания степей оказались в поле игры этих двух перспектив, за которыми стоял к тому времени уже описанный географический пейзаж степей всего мира в «Картинах природы» А. фон Гумбольдта.

Степь в «Вечерах на хуторе близ Диканьки»: интрига наблюдателя

Развитие образа степи у Гоголя отправляется от семантически нейтральных упоминаний о ней в «Вечерах…», где степь является наименованием места, продолжающего пространство сельской повседневности, находящегося рядом, за домами, огородами и полями, которые иногда синонимически замещает. В повести «Майская ночь» степь оказывается в едином космосе, который озвучен «громом украинского соловья»: «Очаровательная ночь! И вдруг все ожило: и леса, и пруды, и степи» (I, 159). В «Вечере накануне Ивана Купала» степь – в пределе досягаемости искр, поднимающихся и распространяющихся с дымом, идущим из трубы развалившегося шинка: «Из закоптевшей трубы столбом валился дым и, поднявшись высоко, так, что посмотреть – шапка валилась, рассыпался горячими угольями по всей степи» (I, 152).