Гоголь и географическое воображение романтизма

С каким удовольствием, стоя на высоком крыльце, я провожал бы глазами моих жнецов, поспешающих в поле! С какою радостию смотрел бы на них, идущих через плотину <…>. Вот уже начало вечереть, и солнце утекает за рощу. Прохладный ветерок сперва тихомолком, потом громче и громче навевает в мой слух веселые песни жнецов, возвращающихся с поля.

Вот уже близко к деревне, и напряженное ухо различает самые слова песни: Ой паноньку наш! Обжиночек час!..

[460]

Если Кулжинский и созданный им повествователь, передавая состояние сентиментального помещика, отдаются наплыву чувств, которые можно идентифицировать и назвать («удовольствие», «радость»), то Гоголь, создавая образ Шпоньки с его вечерними экстазами, от него дистанцируется, не посягает на аутентичность знания («Трудно рассказать, что делалось тогда с Иваном Федоровичем») и описывает только внешние проявления героя («забывал отведать галушек», «следил глазами за чайкой» или «считал копы нажатого хлеба»). Вследствие этой дистанции субъектом насыщенного красотой вечернего пейзажа является не Шпонька-Кулжинский, а повествователь.

С другой стороны, Кулжинский в достаточной степени владеет стилистическими регистрами повествования и из своей сентиментальности легко переходит в комическое и ироническое настроение в шутках о стереотипных этнических чертах малороссиянина. В таких случаях он опирается на украинскую комическую традицию вертепа, интерлюдий и комедий XVIII в., близкую и к скaзу Гоголя в «Вечерах…»[461]

. Примером иронии Кулжинского могло бы служить открывающее «Малороссийскую деревню» Кулжинского описание украинской зимы. Сам поворот климатической темы от малороссийского лета к зиме уже имеет иронический заряд, усиливаемый ироническими интонациями сказа:

За то уже посмотрите, как приятно в тихом приюте наслаждаться зимним покоем! – Беспечный любитель сладостной неги – Малороссиянин чрез целую зиму заключал себя в объятиях теплей печки, и никакие явления природы его не возмущали. <…> А ежели и случалось, что Малороссиянин отваживался выходить на мороз, то к этому подвигу побуждало его или семейство, имевшее нужду в продовольствии, или – вероятнее – собственная охота проходиться в ближайшую

винокурню. Красный огонек и удовольствие лучшего общества вознаграждали его за трудное путешествие, а на возвратном пути опять ожидала его теплая хата и любопытные слушатели, пред которыми он мог со всем красноречием рассказывать о новостях соседней винокурни…

<…> то драгоценное время, в которое все его труды ограничивались проходкою на винокурню, или смелым путешествием до ближайшей мельницы…Вооружись терпением, питомец неги и счастия! – Человеческий род привык мучить себя утомительною деятельностью, и для многих, без сомнения, покажется смешным такое спокойное расположение твоего духа; но леность всегда бывала и будет подругою добродетели[462].

Повествование здесь близко тем игривым интонациям, с которыми Гоголь рассказывает о походах и подвигах своих героев в комических повестях «Вечеров…», особенно – в «Ночи перед Рождеством», близкой к описанию Кулжинского и темой зимы, однако у Гоголя ирония присутствует только в описании типа любвеобильного казака, а Кулжинский эту иронию направляет на весь народ.