《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Сам Стёпка-заика стоял поодаль, сгребая сено из-под ног царских лошадей, да поглядывал во двор, припоминая, как избавился он от своего недуга. Быстро молва прознала о чудесном исцелении, и редкий холоп не знал о добром милостивом старце.

На слуху были и челобитные, с которыми Филипп не раз обращался к самому царю, и царь порой и внимал прошениям о милости, о прощении.

Уж было крестьяне, мало-помалу, да стянулись к конюшне, дабы поглядеть на старца воочию, али и вовсе получить светлое его благословение, как в воздухе раздался громкий удар хлыста.

- Разошлись, поганцы! – раздался резкий бас.

Холопы тотчас же разбежались по наказам, по поручениям своим.

Филипп поднял хмурый взгляд на приближающуюся фигуру Малюты.

- Проходу не даёте! – прикрикнул Скуратов, замахиваясь на холопа.

- Бьём челом, Григорий Лукьяныч. – молвил Иван, спешившись, да будто бы собою заслоняя несчастного паренька, что уж спешно удрал – только пятки и сверкали.

Малюта усмехнулся, точно смеряя взглядом юного князя. Махнув рукою, повёл их Григорий в светлую палату.

Рынды с поклоном расступились, пропуская к государю. Сам же Иоанн встретил Филиппа едва ли не в дверях. Руки Иоанна медленно поднялись, сложившись около груди.

Святой отец благословил владыку, и царь уж отбросил всякую холодную величественность в облике своём.

Иоанн обнял Филиппа со всем горячим радушием, коим полнилось сердце царя.

- Спасибо, что явился, отче. – прошептал владыка, нехотя и плавно отстраняясь.

- О чём просит душа твоя? – спросил Филипп.

Царь глубоко вздохнул и поглядел поверх святого отца на опричника своего, Малюту, да подманил жестом. Скуратов приблизился, почтенно склонив голову.

Иоанн глубоко вздохнул, заложив руки за спиною и принялся медленно прохаживаться по залу. Филипп бесшумно ступал подле государя.

- Ты прибыл с Соловков на службу мне? – спросил Иоанн.

Святой отец кивнул.

- За спасением души твоей. – молвил тот. - И с тем спасением всей отчизны нашей, Иоанн.

- Услышит ли Бог Наш милосердный, ежели вознесёшь ты молитву за тех, кого рьяно чтишь душегубами? – спросил царь.

- Бог слышит всех чад своих. И твои молитвы, Иоанн. – ответил Филипп.

Иоанн замер, и, опуская взгляд коротко помотал головой.

- Нет, отче. – с горькой усмешкой молвил владыка. – Призвал я тебя, дабы молился ты за слуг моих.

Филипп тяжело вздохнул. Его худые и узкие плечи заметно шевельнулись под рясой.

- Назови имена. – молвил Иоанн, кивнув на Малюту. – Сей же ночью Малюта пустится в Слободу, да помилует каждого, за кого ныне вступишься.

Взор Филиппа озарился светлой радостью, и вместе с тем он точно дивился, взаправду ли он слышит сей приказ из уст государя своего.

- Князей Вятских помилуй, царе, отца и трёх сыновей. – молвил Филипп с поклоном.

Иоанн коротко кивнул.

- Кого ещё? – спросил владыка.

- Князей Смирновых, да Алексеевых. Князя Димитрова и дочерей его. Князей Земянкина с престарелыми родителями его, князя Зуева с женою… - молвил Филип, да умолк, заслышав грузный вздох.

То Скуратов хмуро вздохнул, скрестив на груди свои громоздкие ручища.

- Запомнил, Гриш? – спросил Иоанн холодным тоном.

Голос государя пресёк любое дерзновение Малюты – опричник опустил взор и кивнул. Заметив ту покорность, царь унял ярость, поднимающуюся в его сердце.

- Кого ещё? – спросил Иоанн, вновь обращаясь к Филиппу.

Святой отец коротко кивнул.

- Князей Мировских. – произнёс святой отец.

Царь поджал губы, отводя взгляд в сторону, точно задумавшись об том, но затем, мотнул головою и обратил взор на Малюту.

- И князей Мировских. – повторил Иоанн.

Григорий Скуратов покорно кивнул, да было видно, как слова Филиппа встали ему, точно кость в горле.

- Али ты сам ещё кого припомнил? – спросил Иоанн, и хоть уста государя улыбались, от слов тех веяло угрозой.

Малюта мотнул головою, выжидая, как царь отпустит его, что вскоре и стало – Иоанн подал царский перстень. Скуратов припал к нему устами, да пошёл собираться в путь-дорогу. В коридоре раздалось сдавленное ругательство, коему Иоанн и вовсе не предал значения.

- За чьи души молиться мне? – спросил Филипп.

За сими словами царь да святой отец уж приблизились к трону. Государев взор блуждал по сплетениям резным, собирая мысли воедино. Царь глубоко вздохнул, опираясь рукой на подлокотник. Тело всё сделалось непомерно тяжёлым.

- Всё я ведаю, Филипп. – молвил Иоанн, пересилив себя и вновь встав в великий свой рост. – Ведаю я, отче, не по сердцу тебе опричнина, пущай ты и перестал бранить их в своих проповедях. Злодеи они? Ежели и так, то всякий погром, да всякое губительство учиняют лишь по моему приказу, и нет у них воли иной, кроме моей воли. Кровь на моих руках, не на их. Грехи их примет моя душа, не их.

Филипп молча внимал царской речи.

- Оттого молю тебя, - меж тем продолжил Иоанн, - не как слугу, но как доброго друга – помолись за братию мою, за опричников в дальнем странствии, за Фёдора да Афанасия.

Филипп склонился в поклоне.