《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Не спешил Басманов гнать новую лошадь, не прознав нраву её, да тем паче, что пришёл он спозаранку, едва ли не разбудил её.

Всяко, любая усталость не вставала супротив них – резво да ретиво мчалась Зорька, и самой ей в радость было вырваться из тесного стойла.

Раздолье, светлое раздолье расстилалось пред ними – кругом лишь безлюдные поля. Редкие деревья были боле приземисты, да стволы толще приходились. Стояло каждое деревце, точно сторонясь сродника своего.

Солнце ещё не свирепствовало, оттого предался Фёдор раздолью, да мчался, куда глаза глядят.

Долго ли резвились они с Зорькою, коротко ли, да всякому запалу приходит конец. Басманов не давал никакого знака лошади, чтобы да попустилась, но сама Зорька приняла сбавлять шаг.

Юноша держался за длинную гриву у самого основания шеи. Фёдор откинул голову назад, закрыв глаза. Грудь его молодецкая распиралась от свежего, иного воздуху. Голову чуть повело, но вскоре Басманов перевёл дух, да огляделся.

Вдали белело что-то, сродни монастыря, по крайней мере, то порешил Басманов. И как то не порешить, ежели где-то вдали и впрямь поблёскивал крест?

Фёдор направил Зорьку к белым стенам. Стоило им приблизиться почти на полверсты, юноша разочарованно вздохнул, и плечи его прямо осели.

Стены, завиденные вдали, давно уж пустовали, глядя на болотистые низины и подножия пологого холма. Там же, внизу, плескалась мелка речушка, заросшая остролистной осокой.

Покосившиеся ворота заброшенного монастыря давно были снесены, и массивные двери уже успели войти в землю и порасти травой. Фёдор хмуро оглядывался, перебирая гриву лошади.

Медленно они обошли кругом монастырскую стену, или те камни старой кладки, что от неё сохранились. Ближе к заболоченному подножью спускалось забытое кладбище. Могилы поросли толстым слоем мягкого мха, и высокая трава едва-едва давала показаться дневному свету деревянным покосившимся крестам.

Лишь одна могила, верно, была сложена с толком – глинистая земля не давала расти никакому сору.

Что-то плюхнулось в болоте, и Фёдор обернулся, да весь обратился в слух.

Зорька повело головою, да намерилась уходить.

- Погоди, погоди… - Фёдор погладил лошадь по крутой сильной шее, а сам искал взглядом, сам не зная, чего.

Облака отступили. Солнце озарило болотистое устье речушки, старые развалены стены да кривые ворота. Фёдор разглядел сколы на дверях, утопших в мягкой земле. Расщелины были полны земли, из которой проклёвывались редкие маленькие цветы. Жёлтые их бутончики слабо покачивались от свежих ветров, и они согласно кивали каждому веянию.

Близился полдень.

Глубокий вздох сорвался с уст юноши, и он нехотя развернул Зорьку.

Напоследок, Фёдор обратился взором на старые ворота, и отчего-то они сделались злыми, зловещими, и у Басманова пробежал холодок по спине. Опричник цокнул, да усмехнулся собственной глупости – экая напасть – старая развалина!

Фёдор пустился в обратный путь, да не шибко спешил. Он старался припомнить какой знак, чтобы уже в Слободе испросить отца своего о сих местах – уж больно они казались знакомыми. Пущай не было ничего приметить, кроме одиноких деревьев да поросшей кривой дороги, по которой едва кто езжал, помимо уж самого Фёдора.

Солнце уж вновь прикрылось кружевными облаками, когда опричник воротился, да вернул лошадь в стойло.

- Я ещё ворочусь за тобою. – тихо молвил Басманов, похлопав Зорьку по шее, а сам поспешил в барский терем.

- Явился-таки! – всплеснул руками Вяземский, застав Фёдора на крыльце.

Юноша раскланялся, притом с напускной излишней угодливостью.

- Чудные же лошади в ваших конюшнях, Афанасий Иванович, право! – молвил Фёдор, ступая в светлицу.

- Полно, Федь. – сухо отрезал Афанасий. – Ты запоздал маленько.

- Разве? – спросил Басманов, не оборачиваясь, да садясь за накрытый стол.

Кушанье остыло, да у Фёдора разыгрался такой голод, такая жажда с резвой езды, что и вовсе то никакого значения не имело.

Афанасий сел несколько поодаль, да жестом велел, чтобы девицы крепостные несли всё то, что уж прибрали до прихода Басманова.

- Не подставляйся. – Вяземский стукнул дважды пальцем о стол, застеленный узорною скатертью.

- Да полно тебе тревожиться, Афонь! – Фёдор взял кубок, да поглядел, как плещется в нём янтарный мёд. – Больше печься надобно об Пальском.

- Живой Димка, и на том слава Богу. – Вяземский перекрестился. – Ох и намаюсь я с вами!

Фёдор отпил, да сел вполоборота, опершись лишь одной рукой об стол, а сам же подался несколько назад. Любопытный взор юноши обошёл светлую залу, где нынче трапезничали опричники.

- А как давно поместье за тобою? – спросил Фёдор, точно и бы не слышал последних слов князя.

Афанасий не дал ответа, но поглядел на юношу. Хмурые брови Вяземского сдвинулись к переносице. Фёдор же всем видом своим был готов внимать, право, и не углядев нигде поводу для гнева али обиды.

- Дак давненько уж. Ну, тебя ещё на свете не было. – молвил Вяземский, пожав плечами. – А чёй-то тебе?

- Да вот, припомнить не могу, - молвил юноша, ставя чашу на стол, - лет десять тому назад мы с отцом не здесь ли оставались?