《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

«Да плевать.» подумал Басманов, прислонившись локтем о стену.

Фёдор отошёл от той стены, всё более уверенно держась на ногах, да свыкаясь с болию.

Он сел в дальнем углу, дабы видеть коли кто придёт, ибо точно знал – всяко к нему ещё Луговский наведается. Басманов впал в дрёму, насколько то могли позволить каменный пол и стены.

За дверью послышались шаги. Фёдор зажмурился, стиснув кулаки до боли в ладонях. Тяжёлая дверь распахнулась. Сперва вошли приспешники Луговского, а после того уж и сам Михаил.

Басманова подняли под руки, Фёдор не противился – на то и сил не было. Затем мужики вновь повязали руки Фёдора, на сей раз за его спиною. Луговский же перекидывал верёвку через крюк. На пороге встал Борис, оставив подле двери грубо сколоченный табурет.

Луговский жестом подманил своих людей, и они подвели к нему Фёдора.

- Как говорится, утро вечера мудренее. Не о чём потолковать не хочешь? – спросил Михаил, подняв на себя взгляд юноши.

Басманова охватила дрожь, когда он увидел петлю. Дыхание прерывисто трепетало, хрипло вырываясь из груди. Фёдор опустил взгляд вниз, да принялся что-то судорожно шептать.

Михаил опустился на колено, прислушиваясь к судорожной беспорядочной молитве, которая доносилась из уст Басманова.

- Неужто даже так? – спросил Луговский, положив руку на плечо Фёдора.

Юноша вздрогнул, но молитвы не остановил. Михаил поднялся в полный рост, скрестив руки на груди.

- Небось, мамка с папкой горевать будут? – спросил Луговский, когда Басманова уж поставили на табурет, а шею уж схватили петлёю.

Фёдор зажмурился, стиснув дрожащие губы. Держаться ровно он уж не мог, и покачивался, превозмогая боль в ногах.

- Быть может, просто потолкуешь со мной с глазу на глаз, и не стоит горевать-то родителям твоим? – спросил Михаил, ставя ногу на табурет.

Фёдор молчал, уж избрав свою судьбу. Луговский злостно цокнул, выбив опору из-под ног Басманова. Юноша вскрикнул, как только петля сцепилась вокруг шеи его, а затем всё тело огрелось резкой болью.

Фёдор залился лихорадочным плачем, жадно глотая воздух запёкшимися губами. Не ведал ещё рассудок его, что верёвка была никудышная, и нынче Басманов лежал плашмя на каменном полу.

На очах его супротив воли выступили горячие слёзы. Он отвёл голову в пол, не в силах сдерживать пламенного рыдания, раздиравшего его. Фёдор приложился горячим лбом об пол, и то не унимало жару. Юноша не мог унять своего пылкого стенания, даже когда Луговский ушёл со своими людьми.

Фёдор лежал на боку и даже не пытался освободиться от пут, что держали его руки за спиной. Неведомая сила наполняла его разум светлой радостью, а стук сердца упрямо твердил, что ныне всё не так скверно.

Басманов сам не заметил, как унялся плач его, и он продолжал лежать на сыром полу, даже не сняв петли с шеи. Фёдор переводил дыхание, прислушиваясь к собственному тихому хрипу.

С его уст сорвался радостная усмешка, которая тут же отозвалась судорогой под правым боком. Юноша шикнул, но всяко настрой его был решительно преисполненный.

…

Дверь отворилась, на пороге стоял Борис. Вид у него был хмурый, в руках он нёс какую-то серую материю.

Фёдор поднял взгляд на вошедшего, сидя поодаль, в углу.

- Михал Михалыч желает тебя видеть. – молвил Борис, кинув Басманову рубаху.

Фёдора провели в ту же комнату, где он накануне впервые увидел Луговского. Руки юноши связали пред ним.

Сам Михаил сидел за столом, который боле походил на разделочный – то была грубая неотёсанная доска со множеством зарубов на ней.

На столе стояла бутыль из голубоватого стекла, оплетённая кругом берестой, пять пустых стопок. В медном блюде плавали маленькие огурцы в рассоле, рядом же на длинном подносе из серебра серебрилась здоровая рыбина, уж съеденная наполовину. Прямо на столе, безо всякого блюда али скатерти валялись ломти хлеба.

Луговский по-барски сидел во главе стола, откинувшись в кресле. В руке он крутил большой изогнутый нож, высматривая рыбью кость промеж своих зубов. Когда Борис привёл Фёдора, Михаил указал ножом на место подле себя.

Басманова усадили подле Луговского, да оставили их.

- Ишь чё расскажу? – с усмешкой спросил Михаил, слегка толкнув Фёдора в плечо.

Опричник стиснул зубы до скрипу, да кивнул.

- Ведомо мне и имя, и род твой, и с чем ты пожаловал. – молвил Луговский, да подпёр голову ручищей, глядя, как те слова воспримет юноша.

Фёдор поднял взгляд, сведя брови, и на том лишь усмехнулся, слегка подёрнув плечами.

- Ты же Алёшкин сын? – спросил Луговский, потянувшись за стопкой.

Юноша молчал.

- Да брось уже окаёмничать! – молвил Михаил, наливая себе. – По возрасту ты токма Федькой Плещеевым и мог-то приходиться. Или, как там вас нынче величают? Басмановы?

Фёдор глубоко вздохнул, глядя пред собой.

- И знаю я, что Вяземский тоже в городе. – добавил Луговский.

- А на кой вы тогда со мною возились? – спросил Фёдор.

Михаил улыбнулся, обернувшись к Басманову всем телом.

- Я знал, кто ты, - молвил Луговский, пожав плечами, - но не знал, каков. За знакомство?