《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

- Хлебу – мера, словам – вера… - вздохнул Михаил, уперев руки в боки. – А не страшно тебе самому сгнить в каменном мешке? Царь не вечен, а уж милость его и подавно.

- Не могу я супротив царя идти, при живом-то отце. Не могу. – ответил Фёдор.

- Я не зову тебя себе на службу. – молвил Михаил, подавшись к Басманову. – Хотя, право, мечтаю окружить себя людьми твоей верности – да чтобы на смертном одре всё в могилу снесли. Ты погубишь себя на службе Иоанна, помяни моё слово. Я зову тебя служить лишь самому себе.

- За одни помысли о том четвертуют, али того хуже, ежели изловят. – Фёдор замотал головой, опустив взгляд.

- Вот уж десять лет как ловят! – самодовольно усмехнулся Михаил. – Не может царь быть везде, Федь! Кто знает, как ещё свидимся! Настанет день, непременно настанет, когда ты будешь жалеть и о присяге своей, и о том, что отдал во служение государю.

- Пущай и так. Мне нет иного. – молвил юноша.

- Нет ли, Федя? – спросил Луговский. – Не изловит меня царь – пущай весь Новгород вверх дном перевернёт.

Михаил тяжело вздохнул, наливая ещё самогона. Фёдор явно не был готов ещё больше принимать на душу, но, право, гневать Луговского почём зря не хотелось ещё боле.

…

Над Новгородом возвышался да белел Собор Святой Софии. Его малиновый перезвон зазывал прихожан к заутренней. Прихожане неспешно крестились, да преклонялись перед святой обителью.

Платки да юбки новгородских девиц мерно плыли пред ним, точно стройные ладью. Мужчины не мене красивше выходили на службу – расшитые кафтаны, а иные и вовсе скроенные на латинский манер.

Лишь один человек не ступал на белокаменные ступени, а лишь бродил подле собора. Мятежной тенью на площади метался Афанасий Вяземский. Его очи не знали покоя всю ночь, и сейчас глядели вперёд себя. Шаг его неровный выдавал, что Вяземский выпил.

Бессонная ночь изнурила князя, но закипающей в его душе злости с лихвой хватало, чтобы пересилить себя.

Наконец, к князю неспешно приблизился нищий в жалком своём рубище, и опричник тотчас же обернулся к нему, невольно пошатнувшись.

- Подайте. – скорее, потребовал он, нежели взмолился о подаянии.

- Сколько? – спросил Вяземский.

- Двести рублей. – ответил Борис, приподнимая ободранный капюшон.

- Идёт. – кивнул Афанасий.

- И Пальского. – добавил Борис.

Вяземский злобно выдохнул, потерев переносицу.

- Идёт. – кивнул опричник.

- Приходи на этот раз без своей дружины. – наказал Борис.

- К чёрту иди, со мною явится мой человек. – возразил Афанасий.

Борис вскинул голову, поразмыслив. После некоторого колебания, было дано добро.

…

Одинокая пристань за городом поросла высокой осокой. Скользила лодка, плескалась за нею болотистая вода. Некогда тут раскинулась рыбацкая деревушка, да когда это было - помнят лишь холмы, да камни у их подножий.

В лодке сидел трое. У самого носа полулёжа сидел Луговский, Борис – на вёслах. Фёдор сидел подле Бориса со связанными руками. Юноша силился держаться ровно, но уж недолгий путь – не боле часа, уж измучил его спину до жуткой боли. Плечи бессильно опустились.

Бритвенная осока задевала борт, точно поглаживала судёнышко чёрными когтями.

Фёдор завидел вдалеке пристань, а на ней – трёх мужчин. Басманов насилу выпрямился, а ясные его глаза озарились светлой радостью, на устах заиграла улыбка.

- Борь, может, его уж с собой заберём? – спросил Луговский, сложив руки на груди.

- Да я бы с радостью, Михал Михалыч, - произнёс Фёдор. – Да Вяземскому ж и впрямь не сносить головы.

- Так где беда-то? – усмехнулся Луговский, оглядываясь за борт.

Фёдор усмехнулся.

Лодка причалила, и Луговский спрыгнул в воду.

- Сколько лет, сколько зим! – радушно улыбнулся Михаил.

Афанасий хмуро поглядел на Фёдора, и, право, ужаснулся.

- У нас товар, у вас купец! – молвил Луговский, сходя на пристань, да придерживая Фёдора на ногах.

Вяземский кинул кожаный мешок с серебром в лодку, а сам же придержал Басманова под руку. Кузьма подвёл Пальского, да за шею погнал его в лодку. Димитрий занял место подле Бориса, да принялись ожидать.

- Даже не обнимемся на прощание? – спросил Михаил, распахивая свои объятия.

- Катись уже к морскому чёрту. – хмуро бросил Афанасий.

- Я Федьке. – усмешкой бросил Луговский, отходя к пристани. – Батюшке поклон передавай!

Михаил махнул рукой, да спрыгнул в лодку. Скрылось их судёнышко, затерялось меж пологих холмов. Афанасий хмуро оглядел Басманова, уж не зная, какие слова он будет подбирать перед государём в своё оправдание.

…

Вяземский стоял, обхватив себя одной рукой, второй прикрыл лицо своё, глядя, как девицы крепостные врачуют жуткие раны на всём теле Фёдора.

Боле всех пострадала спина – всё сплошной синяк, да хлёсткие раны продрали юношу до крови. Девочки промывали его раны на спине, обмакивая полотенца в кадку с едким настоем на спирту.

Фёдор вновь шикнул, когда очередной раз крестьянка обтёрла глубокую рану. Вновь и вновь выжимались полотенца, и всё подносились новые.

Басманов опустил голову, упершись локтями в колени. Временами по всему его телу проходила судорожная волна, и Фёдор сдерживался, дабы не ударить девку подле себя.