《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

- И что же за напасть с вами сделалась? – спросил Курбский, опустив руку на шёлковый кошель на поясе.

- Да что-что, будто сам не ведать не ведаешь? Опричнина чёртова. – тряхнув плечами, молвил Михаил. – Ты, верно, знаком с сынишкой Басмана?

- К несчастью. – кивнул Курбский.

- Отчего ж к несчастью? – подивился Михаил. – Славный же, славный Федька. Уж были ты ещё при дворе, как Алёшка его привёл на службу?

- Как нынче помню, тогдашней осенью всё было. – припоминал Андрей. – Я с Алёшкою с трудом ладил, да сын его мне паче не пришёлся по душе. Больно уж ветреный да дерзкий. Дурь в нём была какая, которую я уж и в отце его невзлюбил.

- Так или иначе, пытались уж изловить меня. Да по итогу, я изловил Федьку. Притом, Басманский сынишка верен был государю. Нам с Борискою не разговорить его было. – молвил Михаил.

- Был верен? А нынче? – спросил Курбский.

Луговский усмехнулся, почёсывая затылок. По его обгорелому лицу прошлась тихая тень печали. Князь поджал губы, мотнув головой.

- Даже жаль мальчонку. – вздохнул Михаил. – Держи нос по ветру – нынче вести с Руси пойдут, что опричник, да притом царский любимец, ядом опоен.

- Премного у царя нынче любимцев средь этих душегубов. – отмахнулся Курбский. – Уж как-нибудь без одного из них управится.

- А ежели молвлю тебе, так, на ушко, что Федя особой любовью царской одарен? – спросил Михаил.

Андрей смутился, глядя на Луговского.

- Не делай вид, будто диву дался. – молвил Михаил.

- То вздор. – отмахнулся Курбский.

- А ежели нет? – спросил Луговский.

- Да быть того не может! – возмутился Курбский.

- Попавшись ко мне, на Феденьке были серьги да кольца из царской сокровищницы. Я сразу то признал, и клейма всё те же. Отчего же будет владыка юношу на службе своей одаривать, аки жену любимую? Да притом, Федя и впрямь хорош собою. Уж много я по миру ездил, а таких и впрямь не видал. Точно говорю тебе, нынче у государя новая забава. У меня в том глаз намётан. – молвил Михаил.

- То вздор. – вновь молвил Курбский, мотая головой, но сам же припоминал немало вестей из столицы, будто и впрямь при дворе Басманский сын приглянулся государю плясками своими в бабьем-то одеянии.

- Как знаешь, Андрюш, как знаешь. – вздохнул Луговский, хлопнув Курбского по плечу.

Борис протянул письмо Андрею, покуда тот отсчитывал доплату.

- И ежели что надумаешь – пошли весточку спозаранку. – молвил Михаил. – Нынче на меня царь пуще прежнего обозлится за убиение любимца своего…

- Полно! – отрезал Андрей.

Луговский усмехнулся.

- Ежели надумаешь сестру свою выкрасть у брата царского, Владимира, найдёшь меня через Борьку. Нынче я носу не кажу, даже в Новгороде. Чёрт знает, где ещё свидимся, голубчик.

Курбский кивнул, но мысли его уж были смущены речами Луговского.

- Береги себя, Андрюш. – молвил Михаил напоследок.

…

Поместье Вяземского в нескольких верстах от Новгорода нынче принимала царскую братию. Просторных покоев с лихвой хватало, а светлые палаты позволяли закатывать оглушительные пиры, ничуть не менее лихие, нежели играли в Слободе али столице.

Но, право, музыка не нарушала мрачного молчания над имением. Вечерние туманы хмуро укутывали терем, да прочие пристройки, ютившиеся к нему.

В покоях, коие избрал себе государь, стояла тяжёлая тишина. Владыка сидел в глубоком кресле подле окна. Едва что было видно – спустилась ночь, и луна едва-едва казала себя серебристой каймой. Этого робкого света не хватало, чтобы дать очертания здешним долинам.

Владыка бесцельно глядел в окно, когда в коридоре раздались грузные, тяжёлые шаги. Сердце Иоанна сжалось, когда дверь отворилась. Царь перевёл взгляд – на пороге стоял Басман-отец. На нём не было лица, опричник едва стоял на ногах. Только переступив порог, Алексей плашмя положил руку на стол и, точно окончательно обессилев, рухнул в резное кресло, закрыв лицо рукой.

Точно кованной булавою Иоанн ощутил удар в своей груди. Страшная неискупимая вина пред своим старым верным воеводою сломила дух царя. Мучительная беспомощность подступала к горлу Иоанна, и он не мог обличить эту удушающую тоску и страшное бессилие обличить в слова.

Алексей сидел, пялясь отсутствующим взглядом пред собой. На столе стояла водка, но Басман и так уж набрался сполна.

Тяжёлый вздох разрушил мучительную тишину. Алексей подался вперёд, упершись локтями о стол, вновь проведя по своему лицу.

- Не должно, чтобы родители чад хоронили… - молвил Басманов.

Иоанн кивнул, поджав губы. Царь вновь отвёл взгляд в окно. Помимо страха за жизнь Фёдора, душу Иоанна снедало иное, жуткое чувство, о котором ему никак не хватало духу обмолвиться с Алексеем.

Нынче, когда перед царским взором сидел убитый горем отец, и Иоанн горько жалел, что никогда не умел находить ободряющих, добрых слов. Царь сторонил взор свой от Алексея.

- Дурак старый, порадовался за сынку-то… - пробормотал Басман. – А Федька сам как… Это мой был крест, не его, мой…

- Прости меня, Лёш. – молвил Иоанн, прикрывая свой взор рукой.

Басманов чуть повёл голову в сторону владыки, сведя брови.

- Не за что вам, царе, у меня-то прощения просить. – молвил Алексей.