《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Иоанн сглотнул, мотнув головою, да проводя по лицу своему.

…

От Фёдора не отходили ни на миг. Единственным его оживлением были приступы горячего бреда. Тогда крепостным девкам приходилось звать ратных мужей, чтобы сдержать его на кровати. Дивились, откуда в его избитом ослабевшем теле подобная прыть.

Штаден реже прочих отходил от кровати Фёдора. Пару раз, ближе к вечеру, Басманова снова рвало кровью, а на губах оставалась розоватая пена. Немец держал голову Фёдора, отводя её в сторону, да следил, кабы не запал язык.

Генриха самого начало бросать в дрожь, покуда он видел, как отрава губит юношу. В своих странствиях наёмник премного видел смертей от яду, и нынче становилось всё страшнее и страшнее за жизнь Фёдора.

Генрих сидел на сундуке подле кровати Басманова, видя, как уста опричника уж мертвенно побледнели. Немец был погружён в свои мрачные мысли, оттого и не заметил, как высокая молчаливая фигура государя возникла тенью в дверях.

Когда немец поднял взгляд, сразу же поднялся со своего места и отдал поклон. Иоанн проследовал в покои, холодно кивнув Генриху. Хмурый лик царя омрачался с каждым мгновением, покуда он глядел на юношу.

Белая кожа Фёдора блестела от выступившего лихорадочного пота. Владыка чуть наклонился, коснувшись руки Басманова, и тотчас же хмуро свёл брови. Иоанн крепче сжал руку юноши, а потом выпустил и отшагнул от ложа, чувствуя, какой страх обуяло его сердце.

Генрих тревожно посмотрел на царя. Иоанн безмолвно указал на руку Фёдора. Немец набрал в грудь воздуха и выполнил повеление. Генрих тотчас же ужаснулся, прижав к своим губам кулак.

- Он холодеет? – тихо спросил Иоанн, точно не желая верить собственной речи.

Мертвенный холодок пробежался по спине Генриха, он медлил с ответом.

- Он холодеет!? – царь сорвался отчаянный на крик.

- Да! – немец выпустил руку Басманова, чувствуя, как смерть уж подступилась к Фёдору.

Иоанн стиснул зубы до скрипу, и приступ иступлённой ярости обуял его. В страшной и безмерной злости царь вцепился за шиворот немца и впечатал его в стену. Генрих сдавленно прорычал, но не смел противиться. Он сдержал свой выученный позыв схватиться за оружие, ведая, кто пред ним.

Царь же наотмашь ударил Генриха по лицу рукою, унизанной тяжёлыми перстнями. Скула немца рассеклась, а сам опричник пал ниц, упершись рукою об сундук.

- Прочь! – прорычал Иоанн, указывая на дверь.

Немец поднялся на ноги, не поднимая взгляда на государя, и спешно покинул покои. Иоанн же поднял руки свои, чувствуя, как их охватывает лютый февральский мороз. Царь стиснул кулаки, чтобы почувствовать хоть боль, но тщетно. Прислонив оледенелые руки к пылающему лбу, Иоанн зажмурил очи, впав в кресло.

«Узрел я, неразумный, узрел, что Ты, Отче, прогневался на меня. Ежели заберёшь его у меня, я навеки разучусь милосердию. На суд Твой явятся Твои слуги, без покаяния, без поминания – зарежу как скот, ибо учил ты – око за око. Мне сию волю – карать и миловать, - Ты же, Всесильный, дал, и нынче мирись с этим. Не забирай его. Нет у меня ныне сил отпустить его. Тебе ли не видеть немощь мою? Тебе ли не ведать, как нужен мне он? Всесильный и Безмерно Благой, пошли мне немного времени, а ежели у Тебя ко мне осталась милость – призови меня к Себе раньше, нежели призовёшь его. Не должно, чтобы родители чад хоронили. Тебе ли, о Владыка, о том не знать? Будь милостив, не ко мне, Боже, но к своим рабам, к Алексею, убиенному горем, и я буду милостив к рабам своим, и спошлю ту милость, коией Ты, Отче, вразумеешь меня.»

…

Меж тем, Афанасия держали под стражею. Он не мог покинуть своих покоев, но не был Вяземский ниспослан в подземные погреба поместья, точно постыдный преступник.

Его рука, раненная государем в приступе оголтелой ярости, знатно опухла, даже будучи в скором же времени схвачена повязкою, и кровь остановили весьма скоро.

Рынды, сторожившие вход, расступились, и в покои зашёл Басманов. Афанасий встал с кровати, придерживая раненную руку на весу, чтобы не мучиться отёком.

- Ты в самом деле веришь, будто бы я опоил его отравою? – спросил Вяземский.

- Нет, что ты! – злостно усмехнулся Алексей, проходя по покоям, да рухнув на сундук, а спиною опершись о стену.

Следом за Басмановым вошёл царь. Вяземский невольно шагнул назад, да упёрся в кровать.