《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Басманов не обмолвился с государём ни словом, покуда они спускались в сырое подземелье кремля. Царь провёл своего любимца к решётчатой двери, где держались люди, схваченные у заброшенного монастыря.

Мужчин держали в цепях. Побои на их телах даже с натяжкой нельзя было назвать следами пыток. Пара синяков да пущего порядку – не боле.

И всяко же, взгляды пленников уж преисполнились истинным ужасом, едва они завидели на пороге своей узницы самого государя, да вместе с ним – Фёдора. Цепи ожили слабым лязгом, ибо изменниками овладела дрожь.

Иоанн держался чуть поодаль, давая юному опричнику вглядеться в эти лица, коие всё полнились и полнились страхом. То было сразу видно – признали они Фёдора, и один только вид опричника заставлял их проникнуться лютым ужасом.

Фёдор скрестил руки на груди, его взгляд прищурился, покуда юноша вглядывался в эти лица. Взор же Иоанна обратился на опричника, и государь всё выжидал, как Басманов молвит волю свою.

Юноша же не спешил, потирая подбородок, он вновь и вновь окидывал узников в цепях пронзительным взглядом – ибо ведал Фёдор вес своему слову.

Наконец, юноша обратился взором на царя и коротко кивнул.

- Они точно были на службе у Луговского. – Фёдор нарушил мертвенную тишину.

Его тихий голос стелился отдалённым эхом сквозь мрак коридоров.

- Но, право, - Басманов помотал головою, сложив руки на груди, - едва ли будет от них проку.

- Они прислуживали Луговскому при пытках? – спросил царь, медленно и бесшумно ступая к опричнику.

Фёдор кивнул. Владыка вздохнул, и плечи его опустились. Едва вскинув голову назад, владыка принялся перебирать деревянные чётки в своих руках.

- Эко же вас угораздило… - вздохнул Иоанн, глядя на низкие мрачные потолки узницы.

- Не ведали мы, не ведали! – взмолился один из изменников, и мольба та вернулась ему резким ударом по лицу.

То царь не дал и домолвить, как огрел изменника с лютой яростью – у того аж зуб скололся, да вылетел с кровию на сырой каменный пол.

Фёдор тихо усмехнулся, глядя на то.

- Вы предали меня – и я бы вас помиловал. – молвил царь, брезгливо тряхнув рукой. – Вы обокрали меня – и я бы вас помиловал. Посягни вы на жизнь мою – Богом клянусь, - отыскал бы прощения в сердце своём, ибо учил Спаситель милости. Но вы же посягнули на жизнь верного слуги моего. Сего простить не могу, ибо как мне потом ответ перед Богом держать за вверенных мне людей?

- Позволь, позволь государь, искупить грех пред тобою! – вновь раздалась отчаянная мольба, и уж позабавила она владыку.

На губах Иоанна заиграла улыбка, сродни той, что пылала на устах его в беспамятсвенном безумии.

- Будь вы виновны предо мною – так тотчас же отпустил бы вам всякий грех. Не предо мною вам прощения молить, не предо мною… - молвил Иоанн, отходя от узников.

- Помилуйте, Христом Богом молю! Не ведали мы, чего творим! – взмолился узник.

Фёдор чуть нахмурился, коснулся уха своего, да потёр маленько. Шикнул юноша, будто бы сильный недуг уж вновь приступил к нему.

- Всё звон в ушах никак не сойдёт. – пожаловался Басманов, мотая головою. – Оттого не слышно мне стенаний ваших.

Царь развёл руками, точно пребывая в бессилии. Владыка не переставал перебирать чётки, покуда Фёдор окликнул тюремщика.

В коридорах раздались тяжёлые шаги, и через несколько мгновений подле кованной решётки возникла сутуловатая громоздкая фигура, одетая в грубое рубище.

- Неси воды, - приказал Басманов, обернувшись через плечо, - да мешок тряпичный.

Тюремщик откланялся, да поспешил исполнить приказ опричника.

…

Уж притихла Москва – забилась по домам, затворили окна-двери. Хорошо горело нынче всякое дерево, иссушенное под палящим солнцем. В воздух поднимался горький дым.

Лихая лошадь волокла на привязи по земле купца, повинного в торговле с Луговским. Бечёвка потёрлася больше всякой меры, да уж и езда была больно лихой – так и оборвалась, оставив тело на земле.

- Да чёрт тебя дери! – огрызнулся Грязной, изо всех сил пытаясь развернуть лошадь.

Всяко то времени заняло достаточно, чтобы запах свежей крови донёсся до грязных подворотен, али крылец разбитых, али ещё откуда – неведомо. Да привлёк сей запах злющего пса. Клоки чёрные его торчали во все стороны, взгляд горел страшным голодом.

Со сдавленным рыком пёс вцепился клыками в тело, да потащил в место поукромнее.

- Ах ты мразь! – уж было Грязной замахнулся кнутом, как путь ему преградил Штаден.

Немец быстро спешился – то и спасло его от удара кнута.

- Поди, стегну в иной раз, латинская ты морда! – пригрозил Грязной.

Немец, верно, того али не приметил, али лишь виду не подал. Заместо ответа Ваське, Генрих медленно приблизился к псине, что тащила едва подъёмную ношу. Стоило немцу сделать лишний шаг, как пёс вздыбился пуще прежнего да зарычал, не выпуская добычи из стиснутых зубов.

- От же ж славный! – тихо усмехнулся Штаден, не сводя взгляда со зверя.

- Андрюх, заняться нечем, али как? – спросил Грязной. – Ты ж глянь, не сыщешь чёрта злее!

Немец меж тем протянул руку к морде. Верно, зверюга всё не могла решиться пустить свою добычу, оттого пасть её оставалась плотно стиснутой.