《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

- Сам говоришь, мол, палачи мы, - произнёс Фёдор, точно с тяжким сожалением об участи своей нелёгкой, - Ежели Филипп всё же смилостивиться над царём, и над всей землёю русской, и станет митрополитом Московским и всея Руси, буду должен тебе, Вань, даю слово.

- Почём же мне знать, чего стоит слово твоё, Басманов? – вопрошал Иван.

Опричник развёл руками, да, видать, малость задет был речью этой.

- Ну, а иначе и слова моего не будет, - просто произнёс Фёдор, - Да в самом деле, будто о гнусном злодеянии каком прошу! Поговори со своим стариком, сердечно прошу. И клянусь, я сохраню любую жизнь, которую мне повелят забрать, опричники, али сам царь.

Иван не решался давать спешного ответа.

…

Генрих присвистнул, оглядывая угодья Старецких. Раздолье, вольность здешних краёв и впрямь пленила. К тому же, славная погода разыгралась, и тёплые лучи солнца нежно ласкали перелески да деревца, что стояли, разлучённые с рощами.

Фёдор отправился на пешую прогулку с князем Старецким. Данка же придавалась вольному скачу.

- Право, не ведал я… - молвил Владимир, положа руку на сердце, да Фёдор замотал головой, прерывая князя.

- Прошу, не надо. Прибыл не с допросом, но как друг светлого брата вашего и как покорный слуга. И, - с усмешкой добавил Фёдор, точно сам уличил себя в глупой неловкости, - ежели начистоту – владыка знать не знает, что я здесь.

- С чем же прибыл ты?.. – не без замешательства вопрошал Владимир.

Фёдор едва прищурил взор, устремив куда-то поверх далёких зубьев елей.

- Ты, княже, считаешь милосердие слабостью? – спросил Басманов.

Холодок пронёсся по спине Старецкого.

- Нет, - резко ответил Владимир.

- И ты же не хочешь, чтобы милосердие доброго нашего царя-батюшки обратилось супротив него же? – вопрошал Фёдор, глядя на князя.

- Я люблю Иоанна, - твёрдо заверил Владимир.

- Как и я, - кивнул Фёдор, положа руку на сердце, - и по сему, оба мы хотим, чтобы бедное сердце его нашло исцеление, и силы, и мир. Это скверное дельце с письмом… Оно много встревожило Иоанна Васильевича. Государь не находит покоя.

- Чем мне помочь брату? – вопрошал Владимир, и сердце его сжималось от боли.

- Боюсь, княже, мы оба бессильны пред страшным недугом Иоанна. Лишь одному человеку под силу исцелить те незримые раны, которые носит царе в сердце своём, лишь отец Филипп.

Старецкий глубоко вздохнул, кивая. В памяти его восставали светлые дни, когда добрый батюшка приходил к ним, учил грамоте, счёту и письму, как читали они священные книги, как пахли руки отца Филиппа, как мягок и горяч был монастырский хлеб, что приносил батюшка.

- Всё верно, - вздохнул Владимир, боясь, как бы те воспоминания не захлестнули его с головою, - Ещё в отрочестве отец Филипп был нам опорою.

- Нынче Иоанн боле всего нуждается в митрополите. Боле, чем когда-либо, - молвил Басманов.

- Неужто святой отец стал митрополитом? – подивился Владимир.

- Нет, - мотнул главою опричник, - и это безмерно гложет Иоанна.

Старецкий прятал взор вниз, не ведая, куда податься. Фёдор на время смолк, видя, как речи воздействуют на князя.

Они вышли к озеру, которое казалось вовсе куском неба, ниспосланного на землю. Гладь вторила торжественной небесной лазури.

- Царь простил Евдокию, - молвил, наконец, Басманов, - Прошу же, княже – поговорите с отцом Филиппом. Он всегда вступался за земских, и много подавал челобитных. Ежели Филипп оставит Иоанна… Даже думать боязно.

- Спасибо, что служишь брату моему, - молвил Владимир, - береги же с братией тело его, и я упрошу Филиппа позаботиться о душе Иоанна.

Фёдор поклонился князю, с улыбкой принимая сей ответ.

Подняв светлый взор свой, юноша принялся выискивать Данку. Набрав в грудь воздуха, Фёдор присвистнул, подзывая резвую свою любимицу. Лошадь же припала к озёрной воде, и тотчас же подняла главу, едва заслыша зов хозяина.

…

Царский взор всецело поглощал пламень, вновь и вновь хитростно извиваясь в причудливой пляске. Языки огня сплетались меж собой, красуясь, угасая и вступаясь вновь, с большею силой, с большим рвением.

Суета вокруг померкла, утихла. Иоанн не внимал тем крикам, что уже отчаянным криком разнеслись над площадью. Царь не внимал в шуму толпы – согласный плач отчаяния и алчной жестокости.

Чёрная кожа людей, привязанных к столбам, уж вздулась и изошлась волдырями, и уродливые надрывы объялись пламенем.

Хворост рухнул, источая сноп искр. Они взмыли вверх, с горьким воздухом, полным жара и пепла.

Иоанн будто бы отошёл от сна, в который вверг его огонь. Царский взор обошёл площадь, вновь пытаясь сыскать на ней Фёдора Басманова, но всё тщетно. Владыка постукивал пальцами по трону.

Обернувшись к ближнему кругу опричников, царь подозвал Алексея к себе.

Басман поклонился, отводя взор на площадь.

- Где черти носят сына твоего? – вопрошал царь, подперев рукою голову.

- Ведать не ведаю, государь, - ответил Басман.

- Как же так? – вопрошал Иоанн.

С уст Алексея сорвалась горькая усмешка, и обратился взор опричника на площадь.

- Тебе ли, добрый царь, не знать – не всё мне Федя рассказывает, - молвил Алексей.