《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Это было животное поразительной красоты. Окрас глубокого каштанового цвета местами перебивался белыми пятнами. Густая чёлка и грива была острижена. Широкая морда имела выразительный профиль с заметной горбинкой на носу.

Нрав у коня был спокойный. Он подпустил Фёдора к себе, хоть и внимательно следил большим влажным взглядом за каждым движением юноши.

Штаден же прервал любование Фёдора конём, да и увёл животное под уздцы.

- Помнится, государь хвалился, мол, нет Феде равному в седле. – усмехнулся немец, притом изъясняясь уже по-русски.

Андрей запрыгнул в седло и с усладой взглянул на светлую зависть в глазах своего друга.

Опричники было оживились, ибо ведали – ежели кто и мог сравниться в езде верхом с Фёдором, так это чёртов немец. Генрих, или, как его нарекли средь братии, Андрей, имел славу лихого наездника. Он запросто управлялся с дикими лошадьми, приручая их и подчиняя своей воле.

Штаден был молод, но всё равно много старше Фёдора, да то и не мешало их тёплой дружбе. Нередко эти двое отрывались от основной вереницы всадником, мчались вперёд, соревнуясь в искусстве да мастерстве своём.

Сейчас опричники потирали руки, да перешёптывались меж собою. Уж все пари были заключены, когда немец погнал своего жеребца вокруг пустыря. Широкие прочные копыта впивались в мягкую от талой воды землю, но лошадиный ход был ровным да верным.

Штаден и не подумывал сейчас снимать со своего пояса плеть и подгонять коня – животное, казалось, впервые вырвалось на волю, и придалось бешенной скачке.

Наездник немец был в самом деле славный, ничего не сказать. То замечали и те, кто лично к Штадену относились с холодом, если не с открытой враждой. Андрей удерживался в седле, когда конь скакал лютым галопом, перепрыгивал через поваленные бог весть чем деревья, вставал на дыбы, будто бы насильно красуясь перед братией.

Наконец, Андрей начал смирять своего жеребца. Тот неохотно перешёл на спешную рысь, всё спокойней становился его шаг.

Конь непокорно встряхивал головою, верно, слишком разгорячившись. Немец знал, что не имеет особых друзей средь опричников, да, впрочем, и не искал он их дружбы. И тем не менее, слышались из-за спины одобрительное бормотание меж братии.

По негласному правилу, Андрей передал уздцы жеребца Фёдору, который всё то время наблюдал за дикою скачкой с лукавой самодовольной улыбкою.

- Удачи, Тео. – усмехнулся немец, хлопнув своего друга по плечу.

Басманов же не удостоил Андрея какого-либо ответа. Заместо того юноша одним лихим рывком запрыгнул на коня, да провёл по крутой сильной шее, бормоча что-то полушёпотом. Жеребец не сразу признал всадника, да пытался высвободиться. То лишь пробудило горячий азарт в сердце и глазах Фёдора – и он крепче схватился за узду.

Немалых сил стоило юноше совладать с резким нравом коня – видно, скачка вдоль пустыря разыграло в нём буйность, сокрытую прежде.

- Не по зубам ему кобылка-то! – молвил кто из опричников, и едва ли не оказался прав.

Конь то резко вздымался на дыбы, то предавался вперёд, взбрыкивая задними ногами с такою неистовой силой, что весь круп поднимался выше уровня шеи, и всадник рисковал быть сброшенным.

Смешанным криком разразилась братия, и немец с усмешкою обернулся, дабы поглядеть на лица опричников. За толпою лиц, охваченных всецело действом, Штаден заметил, как поодаль стоит одинокий всадник.

Зрение немца не подвело его, и лицо переменилось. Он высоко вскинул брови, а затем свёл их от недоумения. Глаза не могли подвести его – он явственно видел, что высокий тёмный силуэт на вороной лошади не может принадлежать никому иному, как государю Иоанну Васильевичу.

Царь в самом деле находился на некотором отдалении от своей братии, и едва Штаден потянул руку наверх, чтобы снять шапку, государь мотнул головой и жестом велел не предавать его появлению никоего почёта. Немец был сметлив, и понял всё без единого слова, да и обратил свой взор обратно на пустырь.

Тем временем, Фёдор и не догадывался, кто явился поглядеть на его мастерство. Конь не смирял своей воли, да к тому и испытывал волю наездника, непременно пытаясь сбросить Басманова.

Разбушевался конь на славу! Будь на том месте да тот же Штаден - и немец готов был то признать – не удержался бы в седле, да полетел бы кубарем.

Как и немец, юноша был в разном свойстве с братией, да все охотно признавали в нём всадника столь умелого, что ныне у всякого захватывало дух.

Верно, уж и конь примирился с ловкостью юноши, и бросил кидаться то на задние копыта, то на передние. Заместо того жеребец пущай и поддался Басманову, да описал круг на пустыре с яростью, подобной дикому пламени.

Уж и тогда Штаден развёл руками, да с улыбкою выругался на своём наречии, ибо признал свой провал, не без светлого восхищения удали Фёдора, да не знал ещё никто из братии, ни царь, который безмолвно наблюдал в стороне, что задумал сам Басманов.