《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Фёдор было усмехнулся пуще прежнего и якобы небрежно почесал свой затылок, да всяко нарочито коснулся серьги своей. Выйдя из тени вороных прядей, рубин вобрал в себя нежный свет раннего солнца и воспылал изнутри.

Вяземский насупил брови, хоть и улыбался.

- Право, ежели что и приглянётся тебе, Федька, можешь и впредь стянуть себе, аки и доселе делал! – продолжил Афанасий. - И ведь с чего ж тебе опасаться, ежели схватят за руку? На особом же ты счету! Вот, право, любо, за какую же выслугу?

- Довольно! Не гоже нам спорить меж собою! – немец встрял меж ними, заслонив собою Фёдора.

Афанасий презрительно хмыкнул, да сплюнул наземь. Тут уж и Басман-отец хмуро и сосредоточенно глядел за ходом сей склоки, да видел, как громадные кулаки Афанасия уж сжимаются со злобы, да видно, немец вовремя подоспел, и пыл опричника пошёл на убыль.

Уж было князь и оставил гнев свой. Буркнув что-то под нос едва ли не отошёл он от юного Басманова, да тот в долгу не остался.

- Ибо Спаситель Наш поведал, - ответил Фёдор, - не возжелай дома ближнего твоего; жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.

В тот же миг обернулся Вяземский. Резкая усмешка и тотчас же занёс кулак свой над головой и непременно бы обрушился всею силою да яростью на Фёдора, да Басман-отец подле Афанасия был. Поймал руку Вяземского Алексей.

В ярости Афанасий тряхнул рукой, силясь её высвободить, чем лишь поднял гнева в душе Алексея. Никто не успел опомниться, как Басман-отец сцепился с Вяземским в драке. Иные опричники стояли в оцепенении, из которого их вырвал голос Фёдора.

- Генрих, оттащи Афоньку! Васька, помогай! – скомандовал юный опричник и тотчас же принялся оттаскивать собственного отца.

В том ему тотчас же помог князь Хворостин, который уж был рядом. Немец, Грязной и два иных думных боярина из опричнины усмирили силою Вяземского.

Тот же, точно придя в себя лишь тряхнул плечами да поднял руки, безмолвно заявляя, мол, не держу нынче зла. Токма после того опричники пустили его.

Вяземский бросил короткий взгляд на Басмана-отца, да затем на Фёдора, что был за спиною Алексея. Афанасий усмехнулся в неком подобии жестокого презрения, да сплюнул на пол, утирая свой нос.

После того захватил широкою лапищей своей сокровищ, не глядя – первое, что под руку попалось – на серебряных цепочках свисали литые кресты с самоцветами, браслеты в полруки, массивные кулоны. С той добычею и вышел прочь.

Немец было вздохнул и отряхнулся, да поднял взгляд на Фёдора, который сохранял на лице своём привычную беспечность. Прошёл Андрей мимо друга своего, да молвил что-то на своём наречьи вполголоса.

Кивнул Фёдор, ничего не ответив.

Алексей же оглядел братию, что уж собрались на драке, да всё не сводили глаз с Басмановых да поглядывали вслед Вяземскому.

- По чём вылупились, колоброды мухоблудные? – рявкнул Басман-отец.

Тотчас же опричники отвели взгляд свой на драгоценные горы, к окнам али выходу, да хоть на голый пол.

Оттого и не видели, как Басмановы перекинулись меж собою короткими взглядами, да и не обмолвившись, продолжили разглядывать дары щедрой столицы великой земли русской.

…

Долгие часы царь лежал без сна, не находя покоя в собственной опочивальне. Его пробивал знобящий мороз, хотя лоб его пылал от жара. Тяжёлое дыхание делалось больнее от каждого вздоха. Обессилев, Иоанн жаждал лишь покоя, и, наконец, когда уж перевалило за полночь, сон милосердно подарил ему короткое забвение.

Длился этот покой не дольше нескольких часов. Ночные видения вновь вонзали свои раскалённые шипы в разум Иоанна, отчего он вновь пробудился задолго до зари.

Изнемогая от тех шагов за дверью, что толпились, заговорщически шептались и шикали друг на друга и не давали вновь вернуться ко сну.

Иоанн сидел в кровати, схватившись за переносицу и переводя дыхание. По мере того, как сердце его унималось, стихала и возня за дверью.

Наконец, тишина.

Царь наслаждался ей.

Вскоре Иоанн приоткрыл тяжёлые веки. Глаза были полны слёз от боли и бессонницы. В Москве Иоанн едва ли мог забыться в глубоком сне.

Стоило лишь царю опустить свой взгляд подле себя, сердце его вновь замерло, точно незримая ледяная когтистая хватка сдавливала его.

Подле Иоанна на ложе лежал юноша. Видна была лишь его белая спина, покатое плечо, которое нынче едва заметно вздымалось от каждого дыхания. Волосы раскинулись вороными прядьми на шёлковой подушке, закрывая почти полностью лицо юноши.

- Уходи… - прошептал Иоанн, но голос его точно отнялся. Едва ли был слышен хоть единый звук.

Фигура оставалась всё там же. Иоанн поднёс дрожащую руку. Он ощутил тепло, исходящее от этого юного тела, слышал мерное, спокойное дыхание. Тотчас же Иоанн одёрнул руку, будто бы коснулся раскалённого добела железа.

Образ, лежавший в трепетной близости, не вызывал ни малейшего сомнения. Лишь раз Иоанн узрел юноши без покрова мягкого шёлка, когда выискивал на нём метку проклятого ведовства, и ныне он предстаёт вновь пред ним.