Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Вне университетской среды Майя Асинадзе считала, что поддержка друзей и знакомых раскрыла ее индивидуальный талант и способствовала успеху. Оказавшись в Москве в 1982 г. и еще не до конца освоившись с русским языком, Асинадзе поступила в фармакологический институт. Она вспоминала, что изучение экономики, химии, биологии и анатомии вместе с более подготовленными студентами было «невероятно трудным. <…> Я много плакала»[790]. Профессора упрекали ее за плохие оценки на первых экзаменах. Утешения соседей по квартире вдохновили ее учиться усерднее, и к концу первого года ее оценки поднялись с «двойки» до «четверки». Учителя это заметили и стали ей помогать. Асинадзе выразила гордость тем, что догнала остальных и потом не отставала от лучших в ее специальности студентов со всего Советского Союза.

Успехи в учебе побудили Асинадзе устроиться на временную работу в московскую аптеку и по окончании учебы получить постоянную должность. Она сразу же почувствовала, что коллеги приняли в ее многонациональный коллектив, в который входили татарин, еще один грузин и таджик, а также русские. «Все, что было действительно важно, – заметила она, – это то, как вы выполняли свою работу». Персоналу нравилась работа и другие сотрудники, отношения строились на принципе: «ты с нами»[791]

. Пациенты ценили ее знания в области фармацевтики, что позволяло ей прописывать лекарства, отличные от тех, что назначали врачи. Пациенты оценили ее усилия и результаты: «Я получила так много „спасибо“ от людей. „Ты вылечила меня“, – говорили они. Когда я выходила на работу, выстраивалась очередь людей, ожидающих моей консультации»[792]. В рассказе о своих достижениях она подчеркивала важность своего грузинского происхождения. Как только Асинадзе преодолела языковые трудности, связь с домом повысила ее профессиональную ценность. Она советовалась со своей бабушкой по поводу народных средств и различных трав, чтобы порекомендовать пациентам что-то наряду с лекарствами. А когда она ушла на пенсию: «Говорю вам правду, – [клиенты] плакали»[793]

. Ее история мигранта совершила полный круг: от молодой женщины, изо всех сил пытающейся адаптироваться в чужой для нее советской столице, до того, кто использует свое этническое происхождение и связи для улучшения жизни ее граждан.

Советские мигранты чувствовали себя «своими» в «неформальных микрогруппах» или «микромирах», когда они приспосабливались к масштабам двух столиц[794]. Микромиры Асинадзе – от коммуналки до института и рабочего места – содержали смесь из людей разных национальностей, привилегированного включения через дружбу и признанного таланта через работу. Такие миры материализовались среди социальных классов и профессий в Ленинграде и Москве. Даже когда мигранты сделали эти миры своими, они часто определялись государственной политикой и практикой. Навыки, развитые в советских школах, направляли граждан в образовательные или профессиональные анклавы, а высшие эшелоны занимали должности в Ленинграде и Москве[795]

. В профессиональном и промышленном труде мигранты преимущественно участвуют в своем трудовом коллективе. Сара Эшвин продемонстрировала важность таких групп, которое государство использовало для участия в обеспечении продовольствием, жильем, медицинским обслуживанием и социальными возможностями, включая досуг[796]. Коллективы – и отдельные люди внутри коллективов – работали, чтобы встать в очередь на покупку автомобилей или стиральных машин, лучшие или более длительные экскурсии, отпуск или комнату в общежитии[797]

. Эти возможности и взаимные обязательства заставляли испытывать «подлинную привязанность» к коллективам их членов[798]. В наших интервью коллективы вызвали гораздо более эмоциональный и развернутый отклик респондентов, чем профсоюзы, которые положительно были упомянуты всего один раз за помощь в предоставлении отпуска по беременности и родам[799]. Рабочие коллективы способствовали установлению межличностных отношений и переходу от работы к личной жизни и дружбе[800].