Голубые искры

- Яша, давай я понесу немного. Отдохни.

- Да вы что, Елена Кузьминична, разве я не мужчина? Донесу. Чем это вы так нагрузили сумку?

- Купила зимние сапожки Тане, курточку. Альбом для рисования - у нее заканчивается. Малышам игрушки, шоколадки. Знала бы, что пойдем вдвоем, можно бы сладостей больше купить. Коля опять деньги прислал. Куда мне их?

В детдоме воспитывалось пятьдесят шесть детей: десять человек были уже почти взрослые - учились в десятом классе; тридцати одному ребенку было от четырех до семи лет. Это были в основном те, от кого матери отказались еще в роддоме, до четырех лет они росли в доме ребенка, затем их перевели в детдом. Многие из них не знали материнской груди, не изведали вкуса материнского молока, не слышали над колыбелькой ласкового воркования. Эти дети были на особом попечении Елены Кузьминичны. Увидев "бабу Лену", они гурьбой бросались к ней, каждый норовил обнять ее за шею, приласкаться, самые маленькие обнимали ее ногу. Она для всех находила ласковые слова, одаривала их шоколадками, игрушками, приносила цветные карандаши, книжки для раскрашивания и при очередном визите каждый старался показать ей свое творчество: раскраски, нарисованный домик с дымом из трубы, человечков с ногами-палочками. Во время общения с детьми она испытывала истинное счастье.

Иногда они пели ей разученную с воспитателями песню: "Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко, прекрасное далеко, жестоко не будь. От светлого истока в прекрасное далеко, в прекрасное далеко я выбираю путь". От их голосочков у старой учительницы на глазах появлялись слезы.

В последнее время особым вниманием Елены Кузьминичны стала пользоваться двенадцатилетняя Таня Фокина. Она была из другой группы, детишек там было двадцать четыре человека от десяти до четырнадцати лет. Многие из них большую часть жизни прожили в казенном доме, привыкли к распорядку, воспитателям и были по-своему счастливы.

Но были и те, кто в детдом попадал в возрасте десяти-двенадцати лет. Они помнили мам и пап, зачастую алкоголиков и наркоманов, которые держали их голодом, порою били, но и дарили им свою скупую ласку. Обиды и боль детские души забывали, а нечастая ласка или редкий подарок откладывались в уголке души на всю жизнь.

Из трудной семьи попала в детдом и Таня. Она росла красивой, доверчивой девочкой, мать с отцом часто устраивали застолья, нередко - с малознакомыми людьми. Гости, любуясь ребенком, иногда усаживали ее за стол, порою на колени, угощали кто кусочком колбасы, кто конфеткой, мужчины предлагали ей попробовать пива. Она попробовала его только однажды и выплюнула: "Фу, горечь!".

Полупьяная мать была довольна, что ее дочь называют красавицей, что она с общего стола пробует вкусненькое, отец часто хмурился, но молчал.

Однажды один из бывших гостей, увидев ее на улице, пригласил девочку покататься на машине. Она никогда не каталась на такой большой блестящей машине и с радостью согласилась. Они уехали за город, за речку, девочка носилась в своем ситцевом платьице по лугам за бабочками, ловила кузнечиков, дядя Петя, развалившись на травке, задумчиво смотрел на мелькающие перед ним коленки девочки. А когда она, уставшая, плюхнулась на траву рядом с ним, он схватил ее детское тельце, положил девочку к себе на колени и начал целовать ее губки.

- Только матери ничего не говори! Ты будешь моей королевой, я буду делать тебе королевские подарки, только матери не говори!

Девочка отбивалась, пока не устала. А потом дядя Петя делал с ней все, что хотел.

На обратном пути он не умокая рассказывал ей смешные истории, но девочка на переднем сидении, сжавшись в комочек, молчала. Высадил он ее, поправив платьице, на улице, недалеко от дома.

С тех пор ее глаза застыли, словно остекленели, звеневший колокольчиком ее голосок умолк, она не стала заплетать косички.

Мать и учительница осторожно пытались выяснить причину перемены в поведении девочки, но та грубила и убегала.

Как ни странно, первым обо всем узнал отец. Пьяный, он не вытерпел очередной грубости дочери, схватил ее и начал привычно хлестать ремнем по заднице. Она, всегда покорная, словно собачка, до крови укусила его руку. А когда он, оторопев от неожиданности и боли, отпустил девочку, та высказала ему все: какие они все гадкие - и он, и его дядя Петя, и вообще все, все мужики, и как она их всех ненавидит! Она со злобой рассказала ему, что она уже не девочка, и что сделал с ней все, что хотел его собутыльник. "Вот! Все вы - гады! Радуйтесь!".

Девочка убежала, а потрясенный мужчина, моментально протрезвев, оцепенело смотрел, как кровь из прокушенного пальца капала на пол.

В этот же день он до полусмерти избил у гаража уважаемого в городе бизнесмена Петра Владимировича Овчинникова, того увезли в реанимацию с сотрясением мозга, выбитыми тяжелым ботинком зубами и поломанными ребрами.