Голубые искры

- А как же Вовка Майоров? Раньше он у нее с языка не сходил: "Мы с Вовкой на каток... Вовку включили в юношескую сборную по самбо... Вовка забросил шайбу, и мы выиграли у двенадцатой школы..."

- Отец, Генрих тоже не лыком шит: оказалось, он с пяти лет фигурным катанием занимается. Сейчас и Зине я коньки и форму купила. С Борисом Федоровичем, тренером фигуристов в спортивной школе, договорилась, они теперь к нему в группу в Ледовый дворец два раза в неделю ходят.

- Подрастет, глядишь, и замуж за немца выскочит.

- А почему бы нет, если получится. В пединституте со мной училась Милка Васильева. Ни кожи, ни рожи, тощая - доска, два соска, уехала летом на уборку винограда во Францию и замуж за француза выскочила. Сейчас - трое детей, не работает, пособие на детей получает больше, чем если бы работала.

- Рожай и ты троих. Материнский капитал получишь.

- Что, я идиотка, отец? Домашнего детсада мне еще не хватало! Есть одна дочка - и хватит. Я для себя еще хочу пожить. А на материнский капитал пусть дуры бросаются, рожают, нищету разводят.

- Умная! Единственного ребенка готова за "бугор" в чужие руки вышвырнуть!

- Если что и будет, то не завтра, отец. Пусть хоть дочка среди "белых" людей поживет.

- А ты что, среди негров жила? На море с матерью два раза ездила, в пионерлагерь каждое лето путевку доставал. Тебе этого мало?

- Не будем об этом, отец... Я тебе там яблоки принесла. Сейчас зима, витаминизируйся.

- Ничего мне не надо. Сам куплю. У меня пенсия.

- Ладно, ладно, отец. Купишь. Я пойду: скоро Зина с Генрихом с тренировки вернутся. Об ужине подумать надо.

Дочка ушла. Яков Петрович разделся, натер больную ногу и поясницу пахучим бальзамом, включил телевизор и пристроился на диване. Марина не раз предлагала ему съездить на курорт, полечиться грязями. Она предлагала ему купить путевку и оплатить дорогу. Путевка на Северный Кавказ стоила сорок шесть тысяч рублей. При пенсии в одиннадцать тысяч триста рублей сам он ее купить не мог - она была для него дорога. Правда, у него лежало на сберкнижке сто тысяч рублей, но эти деньги были "похоронные", на них дочь с зятем должны были организовать его похороны. Непомерная гордость не позволяла, чтобы его хоронили "нищим" - на деньги зятя.

Правда, один раз, когда он был почти лежачим от болей в пояснице, Марине удалось отправить его в Ессентуки, по купленной ею для отца путевке. Там, в городской грязелечебнице, он двадцать дней по пятнадцать минут в день нежился в горячей, маслянистой, как солидол, лечебной грязи. Раздевшись догола, он подходил к деревянному лежаку с выемкой для тела, на лежак стелился плотный зеленый брезент, упитанная, сильная баба в ситцевой белой, испачканной грязью и пропахшей потом кофточке, открывала кран, из которого на брезент набегало ведра четыре тестообразной грязи, и командовала: "Ложись!". Яков Петрович, разжав ладошки, которыми он прикрывал свой "стыд", ложился навзничь на лежанку. "Чо жмешься? Убирай руки! Не видала я вас! Таких, как ты, у меня за день по три сотни проходит!". Женщина брала ладошкой в резиновой перчатке порцию грязи, бросала шлепок на "стыд", обмазывала горячей грязью живот, ноги, оставляя свободной только область сердца, закутывала в брезент, ласково похлопывала напоследок по брезенту и уходила: "Лежи".

Грязелечебница была общегородская, здесь не выветрилось еще советское время, здесь голые все были равны.

Но это было уже "новое" время, и Яков Петрович остро чувствовал это. В корпусе санатория "новые русские", здоровые и крепкие, сорили деньгами: рисуясь перед дамами, в кафе барменам оставляли "на чай" до пятидесяти долларов, в их палатах не выветривался запах коньяка и дорогих женских духов. Смех и музыка при проводах кого-нибудь "в Россию" не стихали порою до утра.

Служащие санатория благодарно, в открытую принимали от них подачки, и все происходящее воспринимали как должное. Они научились чувствовать кто есть кто и относились соответственно.

В двухместной палате Якова Петровича пустовала вторая кровать. К нему поселили мужчину лет пятидесяти. Познакомились. Мужчина стал застилать матрас комплектом постельного белья и увидел, что матрас не чист: на нем непросохшие желтые пятна, очевидно, от мочи. Он вызвал санитарку и попросил заменить матрас. Та раскричалась:

- Неделю уже никто на этой кровати не спит. Пятна сухие. Это от прежней стирки.

- Матрасы не стирают.

- После вас, чернобыльцев, и матрасы надо стирать! Напьетесь, как скоты, и начинается энурез у вас. Где я тебе сейчас, ночью, матрас возьму! Видишь ли, пятна нашел!