Гондору не нужен Король

Лес светлеет, словно из вечера выбегаешь в день, а не наоборот.

Но не простор впереди, нет. Это всё чаще встречаются березы.

Береза – здесь? Так далеко на юге? Куда завел тебя этот странный зов, сын Арагласа? Не привела ли тебя зачарованная тропа снова в родной Арнор?

Да и лес здесь… странный. Ни зверя, ни птицы. Только листья шепчутся.

Арахад перешел с бега на быстрый шаг, потом – медленнее.

Вдоль тропы стояли березы. Огромные, прямые, словно белый зал с тысячей колонн.

Арнор? Нет, не в Арнор ты попал.

Скорее уж прямиком в Белый Город, именно так и рассказывают о нем побывавшие.

Только не из камня здешнее чудо…

Лес редеет.

Впереди склон, он густо зарос, но вершина его открыта. Зеленая трава… и что-то золотится.

Он успел до заката. Он поднимется вовремя.

А вот и лестница. Древние каменные ступени.

Арахад не удивился. Скорее его смутило бы, веди на вершину обычная тропка.

Внизу остались дерновые скамьи для тех, кому нужно отдохнуть перед подъемом, – арнорский принц не заметил их.

Осторожно переступая через сухие ветви, которых за эти тринадцать лет насыпалось изрядно, он шел наверх.

Сердце его сжималось от страха, но то был страх, памятный ему по детству, когда он стоял под полнозвездным небом, раскинув руки и замирая от ужаса перед опрокинутой на него бездной…

Сейчас светило солнце, золотя верхние ступени лестницы перед ним, но он шел не по древним камням, не по гондорской горе – он шел ввысь, и высь была бездной, и бездна была высью.

Черной, не отражающей ни единого луча.

Черной, бесконечно глубокой, родной, как объятия матери или отца…

Три углубления под пальцами.

Три буквы. Ламбе. Андо. Ламбе.

Л. Нд. Л.

Элендил.

Имя на черном камне.

И курган, покрытый цветами алфирина. Они белые, но в лучах заката кажутся золотыми. Это их он видел снизу.

А камень не отражает света. Совсем.

На ночь Маэфор встал в караул сам, не очень интересуясь, ни чья сейчас очередь, ни кто способен, а кто не способен спать. Спорить с ним было себе дороже, велено уснуть – ляг и заставь себя, тебе завтра еще за оленями бегать.

Кередиру повезло: безжалостный командир избрал его напарником.

Маэфор сидел спиной к костру (огня почти не было, а жар шел) и спрашивал себя, прав ли он, что не хочет искать Арахада. И чем дольше он о нем думал (совершенно неважно что: хоть что он со сломанной ногой уже съеден… хотя, в отличие от Ингольда, Маэфор твердо знал, что и со сломанной ногой Арахад сумеет защитить себя!) – чем дольше он просто думал о нем, хорошее ли, дурное ли, тем сильнее в его душе поднималась волна тепла и спокойствия.

Вот как телу от костра.

У Кередира были серьезные виды на эту ночь: он, конечно, знал, что переубедить командира невозможно, но у него был продуманный план, где и как искать сына Арагласа, он был готов к трудному разговору, а если убеждать Маэфора целую ночь, он сдастся… но отсвета костра хватало, чтобы видеть расслабленную прямую спину командира, не пошевелившегося ни разу, словно он заснул сидя.

Кередир знал, что Маэфор не спит. И не осмелился его потревожить.

Лишь когда небо стало сереть и пришлось подбросить дров – пора готовить завтрак, Кередир заговорил.

У него действительно был разумный план.

Маэфор молча покачал головой, и воину нечего было возразить на это.

Арахад не мог бы сказать, что было с ним этой ночью.

Было!

Было чудо, когда твоя грудь словно рассечена, и вынуты и сердце и душа, и промыты в ледяной воде, и вложены обратно – но иными, обновленными, чистыми, как чист морозный воздух… было.

Но как объяснить самому себе, что это было?

И как вернуться в прежнюю, обычную жизнь?

Как пронести через нее чистейший кристалл сердца? Не запятнав и не расколов его?

Как жить?

Просто – жить?

Светало.

Надо было спускаться.

Как бы ты не изменился за эту ночь, надо вниз. Товарищи волнуются за тебя. А тебе еще два дня пути назад. Если ты правильно рассчитал и тропа должна вывести на тракт (а откуда бы еще она взялась?), то по тракту ты доберешься быстрее, чем петляя по лесу. Значит, полтора дня.

Если будешь бежать всю ночь, за сутки вернешься. Или сутки с небольшим.

Но прежде надо уйти отсюда.

Найти силы на первый шаг вниз.

Первый луч восхода. Алфирин откликается ему, сверкая белизной.

Ледяные короны дальних гор откликнулись раньше – розовым, золотым, нестерпимо белым.

А черный камень молчит. Не ему говорить с солнцем.

Провести пальцем по глубоко вбитым буквам. Словно по лицу близкого человека. На прощание.

Я вернусь. Не «прощай», нет, – до свидания. Я обязательно вернусь.

Ты вернешься к Черному Камню, сын Арагласа.

Он добежал до своих утром следующего дня.

Солнце уже поднялось высоко, арнорцы еще перед рассветом ушли охотиться, гондорцы коптили мясо, и этот запах было слышно, как говорится, за лигу.

Любого человека он бы восхитил и заставил мчаться изо всех сил, но Таургон, ничего не евший двое суток, сейчас почти не замечал его. Ну как «не замечал»… не заметить трудно, но ни вкусным, ни манящим он не казался, рот не наполнялся слюной, да и голоден арнорец сейчас был настолько, что есть вовсе не хотелось.