Гондору не нужен Король

Восток из черного становится синим, голубым. У самого окоёма темнеет красным.

Как странно: в прошлый раз тебя, как мальчишку, отчитали за бездействие, а в этот ты заслужил похвалу… разное оно, бездействие, бывает.

Ничего, впереди Арнор и твоя война. Больше никаких бездействий. Попробуешь сравниться с Денетором: выиграть войну, не начав ее. Не совсем, конечно, «не начав», да и, если быть честным, оттянуть, а не выиграть… но всё-таки.

На западе луна сквозь облака. Сама золотистая, а облака по краям сверкают розоватым. И свинцово-серые в середине. Смотреть и смотреть на эту красоту.

Тени редеют.

Почему по лестнице поднимался постаревший Кирион? Ведь он же погиб с Исилдуром… тезка, из будущего? не узнать.

А Элендур действительно очень похож на Элендила, хроники не ошиблись.

Элендур… видишь его ясно, как во плоти. Скольких сыновей ты потерял в Итилиене? Одного? Двух? Кто погиб в горном форте, встав на пути армий Мордора и дав Минас-Итиль драгоценные дни спастись? Кто закрыл собой Гондор – и иначе бы не было ни Белого Древа, спасенного Исилдуром, ни… ничего бы не было, Исилдур бы не вырвался из крепости, осажденной Сауроном. И Враг не лишился бы Кольца Всевластья.

Кто они были, воины безвестных итилиенских фортов, чье мужество решило исход едва начавшейся войны?

Таких фортов, как Фарарт Барагунда.

И он тоже здесь. Стоит, сияет. Похожи они с Элендуром… не внешне, а… Светом похожи.

Прости, друг, тебе не исполнить своего обещания: ты не поведешь меня сюда, когда станешь Наместником. Не сбудется.

Денетор всё вам расскажет в Ламедоне, ты поймешь.

Совсем рассвело. Пора возвращаться. Тинувиэль ждет. Вряд ли она уснула в эту ночь.

Что ж, никто и никогда не приносил брачных клятв на Амон-Анвар, но нам, наверное, можно.

Нужно.

Это нужно Тинувиэли.

Она не сомкнула глаз этой ночью.

Пока северяне расчищали тропу, то есть были заняты делом, ей было проще: она вела одну из лошадей, это было занятие – полезное, отвлекающее от… этого Леса. К вечеру пришли в березняк… однажды, когда она была еще совсем девочкой, их с дочкой одного из лордов пустили в тронный зал. Тинувиэли тогда стало страшно: такое там всё… высокое и вообще.

Вот и тут березняк… высокий.

И Таургона рядом нет.

Халлах и Алдарион были готовы опекать ее, но она предпочитала держаться поближе к Маэфору. Когда-то давно (месяц назад!) он страшно пугал ее: так ребенка пугает охотничий пес, большой и с клыками, а теперь ей было спокойнее от всего того в нем, чего она раньше боялась.

– Есть хочешь, госпожа? – буднично спросил он ее.

Она помотала головой.

– Тогда горячего попей. Костерок сейчас разведем; садись.

– Разве можно – здесь?

– А мы маленький. Сушняка наберем. Помоги, если сидеть без дела трудно.

Сушняка здесь было в избытке, дунаданы быстро набрали кучу веток: не греться и не готовить, а просто провести ночь при свете.

Вряд ли кто-то из них будет спать.

У Тинувиэли как-то само собой образовалось несколько веток под рукой: можно подкидывать в огонь. Гореть он будет ярко, но еды станет требовать всю ночь.

Рядом сел Маэфор, с другой стороны – Алдарион.

…она не поняла, кто запел первым. Пели негромко, вполголоса, и песни выбирали длинные, протяжные. О поединке Финрода и Саурона, об Эарендиле, плывущем через моря, о ветре над полем побоища, что-то снова совершенно бесконечное о Финроде, об Арведуи и Фириэли, о дороге, о…

Пели осторожно, не потревожить бы тишину, а Шепчущий Лес так же тихо отзывался им, Тинувиэль не знала слов и подпевать не решалась, но она подкармливала огонь, и когда ветки под ее руками закончились, ей стали передавать из вороха запасенных, словно это было очень важно: кормить костер должна именно она, а они будут петь.

Когда рассвело, Маэфор решительно заявил «Мы сухарями обойдемся, а вас с Таургоном я кашей накормлю», пристроил над огнем небольшой котелок, бросил туда горсть зерен.

Когда стало уже светло, пришел Таургон. Посветлевший и молчаливый.

Благодарно кивнул Маэфору, позвал Тинувиэль есть его варево. От волнения ей не хотелось, но она послушалась.

Надо было решаться.

Трудно сказать о том, о чем молчал почти четверть века.

Он отозвал в сторону Маэфора и Алдариона.

– Берите всех и идите расчищать лестницу. Сами займитесь верхними ступенями, там немного. Но к кургану не поднимайтесь.

– Кургану? – переспросил Алдарион.

– Расскажи всем, – посмотрел Арахад на Маэфора. – Скажи, что у вас будет почти двое суток.

– Скажу, – серьезно отвечал родич.

– А я расскажу ей.

Все мужчины вдруг засобирались и ушли, молча и поспешно.

В березняке остались они с Таургоном.

Лошади пощипывали траву меж березами.

Он подошел к одной из телег, снял что-то, увязанное в мешковину, разрезал веревки – и Тинувиэль увидела ларец. Лишенный украшений, но дерево благородного цвета, и линии изящны.

– Родная. Этот наряд тебе шлет матушка. Переоденься. И я пойду переоденусь.

Он ушел, Тинувиэль откинула крышку.

…словно поздняя луна серебрится на рассветном небе. Только она не одна, их дюжина, нет, две дюжины…

Тинувиэль взяла ожерелье в руки.

Жемчуг был тяжелым. Очень.