Гондору не нужен Король

– Денетор там и родился. И до пяти лет бегал по своим горам на воле. Мы все решили: у мальчика должно быть детство. А когда ему исполнилось пять, отец ему всё рассказал. О том, что судьба династии Мардила зависит от него. И они все приехали в Минас-Тирит.

– Его воспитывал Барахир?

– Как тебе сказать… Мой отец следил за его ростом, но растил его его собственный. В любви и строгости. Горцы, знаешь, ласковы с малышами, но очень суровы к подросткам.

– Он стал подростком, когда ему исполнилось пять?

– В каком-то смысле да, – Диор допил чай. – Еще будешь?

– Нет, благодарю.

– Что ж… с пятнадцати лет отец (я имею в виду – мой отец) стал вводить его в дела, потом «как бы ты поступил», а потом Денетор стал задавать вопросы. Он уже тогда начинал сиять, когда говорил о самых скучных вещах: налогах, пополнении казны, доходах областей… вникал всё глубже. К его годам двадцати Наместник начал всерьез советоваться с ним.

Таургон кивнул.

– Тогда он и заговорил с нами о том, что мы с отцом прекрасно знали: как у нас собираются налоги. Мы же не слепцы, мы нам всё известно… но надавить, поставить закон выше живых людей… ты вот говоришь: Денетор может заставить совет принять любое решение. Это правда. Потому что настоящие решения принимаются не на совете.

Диор потрогал чайник: еще теплый. Налил себе один глоток. Заел медовой сладостью.

– Мы раз за разом собирались втроем. Денетор приносил бумаги: сколько собрано, сколько нужно было собрать, какие траты нужны, на какие есть деньги. Он был молод и яростен. Ты удивлен? Ты решил, что он всегда холоден и молчит? Он и тогда так молчал – при всех. А с нами…

Наместник покачал головой.

– Мы понимали, что он прав. Но отец не решался. И тут оказалось, что Денетор думает не только о казне.

– Он решил жениться.

– Именно. Ему было двадцать три, несерьезно рано… для любого другого. Но ни отец, ни его отец – не возразил никто. Неллас была в восторге (надо было видеть его в те годы! хотя он и сейчас хорош); ее родители, кажется, онемели от изумления. И все мы понимали: он торопится со свадьбой не потому, что его сжигает страсть. Он это делает для династии. Он это делает для моего отца. Наместнику будет очень важно посадить на колени правнука.

– Понимаю.

– Отец оценил. И дал согласие, чтобы Денетор собрал налоги.

– Свадебный подарок, – усмехнулся северянин.

– В каком-то смысле. А его отец… они с Риан уехали сразу же после этой свадьбы.

– Воспитатель больше не нужен.

– Не только в этом дело, – покачал головой Наместник. – Они же оба знали: когда он сделает первый шаг, недовольные попытаются повлиять на него через отца и мать… так подобного не случится. Ну а про первый сбор налогов ты знаешь.

– Н-да.

– Но ты ведь сам собирал налоги, когда был простым стражником. Много слез ты видел?

– Нет.

Таургон отставил недопитый чай.

– Мой господин. Теперь я понимаю, как сильно ты любишь Денетора, но позволь сказать: я верю каждому твоему слову, но ты говоришь о прошлом. О том, каким он был. Но миновали годы. Барагунд уже взрослый. И Денетор изменился.

– Он изменился, – кивнул Диор. – Любой изменится за пятнадцать лет. Но поверь мне: этот человек беззаветно предан Гондору.

– Мой господин. Ты нарушаешь условия нашего уговора. Ты сказал: я должен судить беспристрастно. А ты хочешь изменить мое мнение о Денеторе на хорошее.

– Прости, Таургон, но условие нарушил ты, – улыбнулся Наместник. – Мы договаривались именно о беспристрастном мнении, а ты пришел с предвзятым. Ты знал о Денеторе дурное. Теперь узнал доброе. Пора выполнять наш уговор и смотреть своими глазами.

БЕЛОЕ ДРЕВО

Тот же год

Фингон взахлеб, на всю трапезную, рассказывал о том, как он, стоя давеча в карауле у Древа, не тратил времени впустую, а придумал хитрое письмо, которое… эхо подхватывало его голос, приятели Фингона хохотали и он с ними, не слышать его было сложно, но необходимо, надо было сосредоточиться на чем-то… на вкусе этого мягкого хлеба – только что испекли, и в нем еще тепло рук тех женщин, что трудятся для них, да, это лучше всего – думать о хлебе, об удивительном пшеничном хлебе, какого ты не ел в юности, вдыхать его аромат, перекатывать кусочек во рту, ощущая вкус, прежде чем проглотить… а Фингон? ну что же Фингон? имя с королевского плеча, уверенность в своей силе – с отцовского, чужими обносками красуется, а своего ничего и нет, даже хитрости настоящей нет, потому что подлинный хитрец не кричит на всю трапезную, какой он ловкач. Разве что пожалеть его.

– Можно?

Барагунд. Подсел рядом.

– М?

– Я хочу спросить тебя…

– Шумно. Подожди, я доем.

Таургон быстро расправился с завтраком; они с Барагундом поднялись по лестнице и вышли.

Было еще темно, но заметно посвежело. Скоро рассвет.

– Так что?

– Тебе тоже не понравилось то, о чем говорит Фингон.

– Я не слушал, – пожал плечами северянин.

– Просто… у тебя было такое лицо… ну, странное.

– Какое? – Таургон искренне удивился; ему казалось, что он сохранял спокойное выражение.

– Не знаю, – не находил слов юноша. – Печальное, что ли…