Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Горький замечателен еще и тем, что помимо писательской деятельности он успешно подвизался также и в книгоиздательском бизнесе. Причем встал «великий пролетарский писатель» на эту буржуазную, сугубо предпринимательскую стезю еще на заре своей литературной карьеры. В 1900 г. он фактически возглавил Книгоиздательское товарищество «Знание» и руководил им до 1912 г. Как книгоиздатель Горький произвёл переворот в гонорарной политике — «Знание» выплачивало за авторский лист в 40 тысяч знаков гонорар 300 рублей (в начале ХХ в. буханка хлеба стоила 2 копейки). За первую книгу Леонид Андреев получил от горьковского «Знания» 5642 рубля (вместо 300 рублей, которые обещал заплатить конкурирующий издатель Сытин), что сразу сделало нуждающегося Андреева состоятельным человеком. Кроме высоких гонораров Горький внедрил новую практику ежемесячных авансов, благодаря которой писатели словно оказались «в штате» и начали получать в издательстве «заработную плату», что было тогда в России беспрецедентно. «Знание» ежемесячно авансировало Бунина, Серафимовича, Скитальца, всего около 10 писателей.

Новацией для российского книгоиздания стали гонорары от иностранных издательств и театров, которых добилось «Знание» в отсутствие официальной конвенции об авторских правах — достигалось это путём пересылки зарубежным переводчикам и издателям литературных произведений ещё до первой публикации их в России. Все вместе это приносило Горькому солидный доход. До Первой мировой войны он, пожалуй, был одним из самых состоятельных европейских писателей[103], что позволило ему стать одним из финансовых доноров партии большевиков, к которой он примкнул вскоре после ее образования и где являлся ключевой фигурой в области издания партийной литературы

[104].

Положение, всех русских писателей без исключения, кардинальным образом изменилось после Революции.

Когда партия большевиков стала у кормила государственной власти, ее руководители — вожди Пролетарской революции, посчитав необходимым накрепко привязать к себе творческую интеллигенцию, посадили ее на полное государственное обеспечение, которое предоставлялось, однако, при условии их безоговорочной лояльности режиму и отражению в актуальном творчестве его идеологии — социальный заказ. При Сталине, который в отличие от Ильича выдвигал художественную литературу, а следовательно и ее производителей — писателей, на передний фронт идеологической обработки масс, все вернулось на круги своя: в 1930-х, как и в 1830-х годах, писатели снова находились в подчинении у государства, а точнее ВКП(б)/КПСС и ее Генерального секретаря тов. Сталина, который до конца своей жизни ревностно осуществлял также функции Верховного цензора.

Из письма Сталина Кагановичу 15 августа 1934 г.:

…Надо разъяснить всем литераторам коммунистам, что хозяином в литературе, как и в других областях, является только ЦК и что они обязаны подчиняться последнему беспрекословно. Сталин. 15/VIII.34 г. [СТАЛИН-КАГАНОВИЧ. С. 437–438].

По примеру Сталина и другие большевистские «вельможи» — они же Вожди, в той или иной степени выказывали себя покровителями литературы и искусства.

Отечественные вожди, принадлежа к одной и той же политической партии, заметно различались между собой — чертами характера, склонностью к диктату, уровнем образования и культуры, мерой догматичности, интересом к идеологии и литературе, представлениями о том, насколько свободна или несвободна может быть литература и каковы должны быть требования к ней власти [ФРЕЗИНСКИЙ (I)].

Таким образом, в СССР перед писателями была поставлена задача

последовательно оформлять и консервировать риторику власти, нигде не опережая ее на поворотах [ПЛУНГЯН],

— т. е. быть не только безоговорочным союзником, но и пропагандистским рупором Советской власти. Это немыслимое, казалось бы, после десятилетий торжества критического реализма в русской литературе требование было не только манифестировано Горьким, ставшим рупором партии, но, как ни странно, с пониманием встречено прогрессивными писателями на Западе.

Выступая 19 июня 1936 года на митинге по случаю кончины Максима Горького, только что прилетевший в Москву из Парижа Андре Жид с трибуны мавзолея Ленина (в присутствии находящегося рядом Сталина), заявил: