Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

марксизм, <…> в противовес субъективному идеализму, опирается не на веру в разум масс, а на логику материального процесса, которая в последнем счете, подчиняет себе «разум масс». <…> и на этом пути разбивается немало посуды, в том числе и культурной. И вот <этого> Горький не выносит. По его мысли, надлежит любоваться посудой культуры, а не бить ее. <…> Горький <…> превратился в отчаявшегося псаломщика культуры. Ах, ах, ужас и варварство! Большевики разобьют все исторические горшки, цветочные, печные, ночные и всякие иные. А Ленин отвечал ему: сколько понадобится — разобьем, а если разобьем слишком много, то вина будет на интеллигенции, которая обороняет необоронимые позиции [ТРОЦКИЙ (VI)].

В сборнике литературно-критических статей «Литература и революция», где имя Горького упоминается весьма часто, Л. Троцкий не раз критически поддевает «друга Ленина», хотя одновременно и советует молодым пролетарским писателям у него учиться. Более того, Троцкий так же как и Горький признает известное значение общечеловеческого в художественной культуре, проявляется и в том, что главную задачу пролетарской интеллигенции на ближайшие годы он видит не в формировании абстракции новой культуры — при отсутствующем для нее пока еще фундаменте, а в конкретном культурничестве. Он считает, что необходимо систематическое, планомерное, критическое усвоение отсталыми массами элементов уже существующей культуры, что необходимо овладеть важнейшими элементами старой культуры, чтобы проложить дорогу новой. В этом же сборнике перепечатана его статья «К. Чуковский», в которой он поет Горькому осанну. Находясь в изгнании, Троцкий явно предпочитал за лучшее не касаться личности Максима Горького в своих публикациях. Лишь в некрологе «Максим Горький», написанном 9 июля 1936 года — через три недели после смерти писателя, он дает ему как писателю нелицеприятную, но точно выверенную оценку:

В советской печати едва остывшую фигуру Горького стремятся завалить горами неумеренных и фальшивых восхвалений. Его иначе не именуют, как «гением», и даже «величайшим гением». Горький наверняка поморщился бы от такого рода преувеличений. Но печать бюрократической посредственности имеет свои критерии: если Сталин с Кагановичем и Микояном возведены заживо в гении, то, разумеется, Максиму Горькому никак нельзя отказать в этом эпитете после смерти. На самом деле Горький войдет в книгу русской литературы, как непререкаемо ясный и убедительный пример огромного литературного таланта, которого не коснулось, однако, дуновение гениальности.

<…>

< Горькому> не хватало ни подлинной школы мысли, ни исторической интуиции, чтоб установить между собой и культурой должную дистанцию и тем завоевать для себя необходимую свободу критической оценки. В его отношении к культуре всегда оставалось немало фетишизма и идолопоклонства [ТРОЦКИЙ (V). С.74–75].

Что же касается оценки фигуры Горького-большевика, то здесь образ «Буревестника Революции» у Льва Троцкого вполне описывается фразой «С нами, но не наш», которая, как известно, является характеристикой его собственной персоны, данной ему, по словам Горького, якобы Лениным.

Напомним, что ленинский отзыв о Троцком:

— А все-таки не наш! С нами, а — не наш. Честолюбив. И есть в нем что-то… нехорошее, от Лассаля…