Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Итак, Горький, как никто другой из русских писателей был нужен большевистским Вождям, любим и ценим ими. Со своей стороны, и он тянулся к ним и в них сильно нуждался. Дело тут даже не в золотом дожде, который пролила на него сталинская власть, и не в тщеславии. По иронии судьбы «Великий пролетарский писатель Максим Горький» как тип деятельной личности вполне подпадает под характеристику, данную златоустом Анатолием Луначарским «Великому пролетарскому революционеру Льву Троцкому»:

он совершенно не дорожи<л> никакими титулами и никакой внешней властью, ему бесконечно дорога <была>, и в этом он честолюбив, <лишь> его историческая роль. Здесь он, пожалуй, личность <…> и готов был бы вероятно, принести какие угодно личные жертвы, конечно, не исключая и самой тяжелой из них — своей жизнью, для того, чтобы остаться в памяти человечества [ЛУНАЧАРСКИЙ (V)].

Глава III. Горький и еврейская литературная волна в России начала ХХ века

Но в наши дни, когда под бременем скорбей

Ты гнешь свое чело и тщетно ждешь спасенья,

В те дни, когда одно название «еврей»

В устах толпы звучит как символ отверженья, —

Когда твои враги, как стая жадных псов,

На части рвут тебя, ругаясь над тобою, —

Дай скромно встать и мне в ряды твоих борцов,

Народ, обиженный судьбою.

С. Я. Надсон

В данной главе мы ограничимся лишь общими сведениями, касающимися участия евреев в литературной жизни России конца ХIХ — начала ХХ веков. Акцент здесь будет сделан на темах, все еще не затронутых или не раскрытых должным образом в горьковедении: роль Горького в популяризации еврейской литературы на русской культурной сцене, поддержка им пришедших в русскую литературу писателей из еврейской среды, активное участие в публицистической полемике о «евреях в русской культуре», отношение к теме «чистоты русского языка». В обширных исследованиях, посвященных евреям в царской России — как запальчиво-публицистических, наполненных неприязненными, а то и уничижительными коннотациями по отношению к этому некогда многочисленному и самому образованному (в процентном отношении) народу «империи сотен языцев» [СОЛЖЕНИЦЫН], [КОЖИНОВ], [ШАФАРЕВИЧ], [СОЛОНЕВИЧ], так и сугубо научных, претендующих на всесторонний исторический анализ [РЕКу], [РЕДи], [МиКр], [МиКр], [ИсКРВЕ], [РОСИ] — отмечается, что в начале ХХ в. ассимилированные евреи массово устремились в русскую литературу, главным образом в журналистику и издательское дело. В социальном аспекте это явление подпитывалось тремя факторами: энергичным процессом русификации еврейской интеллигенции, отсутствием правовых препятствий заниматься литературно-издательской деятельностью на фоне повсеместного ограничения евреев в правах и резким повышением статуса «журналист» в России. Профессия журналиста, из разряда «щелкопер» превратившегося к этому времени в уважаемую и общественно значимую персону, в крупных российских периодических изданиях стала высокооплачиваемой, а издательское дело весьма доходным предприятием. В этой связи представляется вполне закономерным, что образованная еврейская молодежь, в совершенстве владевшая не только идишем и русским, но и европейскими языками (главным образом — немецким), охотно подвизалась на ниве литературного труда, где можно было самовыражаться, критиковать реалии российского бытия и одновременно недурно зарабатывать. Владимир Жаботинский, печатавшийся как в русских, так и еврейских газетах и журналах пишет, например, в своей автобиографической книжке «Повесть моих дней»: