Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Молодого Жаботинского особо привлекает тот факт, что Горький — человек действия. Это редкое для типового — мечтательно рассудочного, русского характера очень привлекает его в Горьком, ибо, по его глубокому убеждению

Через пять лет в борьбу за фабулу, в противовес «язве психологизма и диктата „быта“» в русской литературе присоединится Осип Мандельштам — статья «Литературная Москва. Рождение фабулы» (1922 г.), а за ним теоретик опекаемых Горьким «Серапионовых братьев» Лев Лунц.

нужно не спорить об идеях, а их осуществлять. А поскольку для этого нам не достает веры и силы, мы слушаем голос Горького, придающий нам силу и настраивающий на борьбу.

В свое следующей статье о Горьком — «Мещане» Горького (1902 г.) он сравнивает тогдашнее «бескрылое» время с эпохой немецкого романтизма, утверждая при этом, что

романтизм исчез, его разоблачили и лишили блестящего ореола, а он опять возродился. Самым ярким представителем нового романтизма автор считает Максима Горького. Ряд созданных им типов — романтического происхождения, они поражают нас красивыми речами о свободе, о воле, о жизни среди природы, непосредственной, великой. Это иллюзии, но человек хочет бодрости, душевного подъема и готов принимать фантомы за действительность. Романтизм поет свою победную песню в то время, как кругом лежат побежденные, и им кажется, что песню эту поют приближающиеся полки собратьев… В современной русской литературе такую победную песню, уже несколько лет восхищающую читателей, поет Максим Горький. Он — признанный поэт бодрости, надо бы только, чтобы эта бодрость вытекала из самой жизни, из недр ее; ан этого-то нет [ТОЛСТАЯ Е. (II). С. 215].

Здесь автор уже начинает свой спор с Горьким, обращаясь к пьесе «Мещане», он весьма иронично говорит о Ниле: