на конгрессе в Минске постановили ни в коем случае не пускать христиан в среду сионистов, так как, добавила она от себя, христианин, какой бы ни был он хороший человек, честный и талантливый писатель, все равно остается врагом евреев, и будет смотреть с презрением на жидов, желающих занять святую для него Палестину, поскольку таково решение еврейских вождей — вновь заселить Палестину[232]
. Все собравшиеся почувствовали себя оглушенными, все боялись поднять глаза на замечательного писателя, а ему видно, было стыдно, он то краснел, то бледнел.Некоторые руководители местной организации выступили и тактично возразили докладчице, а сам писатель Максим Горький сказал взволнованно: «Как вы, сионисты, могли принять такое решение, нуждаясь во внешней помощи и сознавая, что задачи сионизма заключаются в том, чтобы соединять еврейские партии, разрозненные по взглядам и приблизить их к возвышенному идеалу вечного мира и всеобщей солидарности? Вы уже в начале сионистского движения сеете вражду между народами и увеличиваете их взаимную антипатию». <…> было видно по его лицу, <что несмотря на все наши попытки его успокоить и объяснения>, что слова докладчицы вывели его из равновесия и потрясли его сердце. В таком состоянии он попрощался со мной, попросил прийти к нему еще раз завтра [АГУРСКИЙШКЛОВСКАЯ. С. 435].
Когда на следующий день Коздой пришел к Горькому, он принес ему несколько брошюр на русском языке, в которых говорилось о сионизме[233]
и по просьбе писателя сообщил ему «имя просвещенного рава Якова Мазе[234] из Москвы, а так же некоторых руководителей сионизма», с которыми писатель мог бы побеседовать и прояснить интересующие его вопросы. Прощаясь, Горький подарил Коздою на память свою фотографию с надписью и сказал:«Передайте, пожалуйста, от моего имени привет еврейскому народу, который дорог моему сердцу и заверьте его от моего имени — можете сказать об этом публично — что в ближайшее время я покажу публике лучшие стороны евреев, разговоры о плохих сторонах евреев набили мне оскомину. Я сделаю это, чтобы сыны моего народа узнали, как живет еврейский народ. Что он для них значит, и при этом я надеюсь, что это мне легко удастся и что найдутся многие писатели, которые пожелают встать со мной в этом деле».
В заключении Коздой пишет:
Я счел своим моральным долгом рассказать на страницах «Ха-мелиц» моим братьям евреям, что еще не исчезла в мире, что есть еще праведники среди людей, желающих быть защитниками нашего народа и показать всему миру его истинное лицо [АГУРСКИЙШКЛОВСКАЯ. С. 436].