– Да, я слышал такую шутку. Вы считаете, что люди начинают глубоко задумываться о чем-то, когда им скучно и нечем больше заняться?
– Полагаю, в большинстве случаев – да. Если человек занят с раннего утра до поздней ночи трудами и хлопотами, то у него не остается ни времени, ни сил на то, чтобы просто думать. Осмысливать окружающую действительность. Наблюдать. Делать выводы. Познавать мир. Получать новые знания. Даже потребность такая зачастую не появляется. Так вот Марина, как мне кажется, пала жертвой этой самой скуки. Поскольку больше все равно заняться нечем, она полностью отдалась новым ощущениям и переживаниям. Но, насколько я понимаю, вашими правилами это не возбраняется?
– Ни в коей мере, – заверил я Полину. – Все должно развиваться так, как оно было в жизни. Ведь в советское время подобные отношения юных девушек и взрослых мужчин допускались?
– Сплошь и рядом. Разумеется, они не очень-то поощрялись, но в реальности существовали повсеместно, а в научном мире были не просто нормой, а просто-таки показателем успешности. Если мужчина – доктор наук и при этом не спит с молоденькой аспиранткой, то это как будто и не настоящий доктор наук. Союзы преподавателей со студентками тоже постоянно имели место. Начальники и секретарши – то же самое. Марина теперь все свободное время проводит в медпункте у Эдика.
– И…?
Полина глянула на меня с иронией, но тепло и дружелюбно.
– И. Я жестко потребовала от девочки соблюдения приличий. Когда утром я просыпаюсь, она должна быть дома. А уж в котором часу она вернулась, меня как бы не касается, то есть предполагается, что я легла спать в полночь или чуть позже, а она пришла минут через пять после того, как я уснула.
– А как на самом деле? – живо поинтересовался я.
– На самом деле она приходит без четверти пять. Я в это время уже не сплю, но еще лежу в постели и все отлично слышу. Скука пошла Марине на пользу.
– А если Эдуард разобьет ей сердце?
– И пусть. Разбитое сердце – прекрасный опыт для молодой девицы. Люди, не имеющие подобного опыта, становятся пресными и скучными.
Полина лукаво посмотрела на меня, отщипнула вилкой кусочек творожной запеканки, отправила в рот. Сметана в фарфоровой соуснице стояла перед ней нетронутой. Эта дама действительно очень заботилась о сохранении своей тонкой талии.
– Я кажусь вам циничной и злой, да?
– Ну, с возрастом все мы становимся циниками, – возразил я. – Это нормально.
– Значит, с тем, что я злая, вы не спорите, – задумчиво констатировала актриса. – Жаль.
Я подумал, что представился вполне удобный случай спросить ее о Виссарионе.
– Полина, дорогая, я ни в коем случае не считаю вас злой, но тем не менее не могу не отметить, что между вами и Виссарионом не все ладится. Я прав? Вы его не любите?
Глаза Полины внезапно вспыхнули, красиво очерченные губы стали суше и тоньше.
– Хотите правду?
Я кивнул.
– Я его ненавижу. И всех таких, как он, ненавижу. Поэтому не принимаю участия в домашних спектаклях, которые он проводит с Ирочкой. Думаете, мне не хотелось? Еще как хотелось! Но я вынуждена была отказаться, чтобы не проводить время в его обществе сверх необходимого сугубо по работе. Я всегда ненавидела это партийно-комсомольское вранье, лицемерие, демагогию, а Вася для меня – живое олицетворение всего этого. Комсорг-парторг, будь он неладен! И ведь даже не стыдится в этом признаваться, размахивает своим прошлым, как знаменем.
– Он просто играл по правилам, – мягко заметил я. – Он был хорошо адаптирован. Может быть, имеет смысл простить его?
Полина внезапно успокоилась. Теперь она смотрела на меня с тихой улыбкой.
– Мне не за что его прощать, лично мне он не сделал ничего плохого. Но по-человечески он мне неприятен. Если вы скажете, что для вашего проекта нужно, чтобы я проводила с ним больше времени, я буду это делать. Если вы считаете, что я должна принимать участие в чтениях, – я буду принимать. Но лицемерие, демагогию и ложь я не смогу полюбить и принять. Увольте.
– Однако на комсомольских собраниях у вас отлично получается быть лицемерной.
– Я все-таки актриса, – усмехнулась Полина. – Меня научили не только передавать мысль и эмоцию вымышленного персонажа, но и испытывать их. Думать чужой головой и чувствовать чужим сердцем. Это профессия. Кстати, умение очень полезное и в обычной жизни, не только на сцене. Я вот сейчас вспомнила соседского мальчика, хороший был мальчишка, хулиганистый, но в меру возраста, а родители – сильно пьющие, старший брат – уголовник, сидел несколько раз. Я жила в коммунальной квартире, все друг у друга на виду, все слышно. Бывает, иду по длинному коридору, а паренек стоит лицом к стенке: родители ремнем отхлестали за какую-то провинность и поставили вот так стоять, в виде наказания. Я ему говорю: «Ты же знаешь, что накажут, зачем же ты снова это делаешь?» Он отвечает: «Скучно». Потом его начали в милицию забирать, к родителям приходила сотрудница из инспекции по делам несовершеннолетних, пугала специнтернатом. Ничего не помогало, все равно парень хулиганил, дрался, стекла бил, школу прогуливал. Думаю, что и подворовывал.